— Такой же урод, как прочая ваша шатая, — подтвердил я. — От Адика до Йоси — сборище неполноценных. Небось и методы их тебе нравятся?
Калида пожал женственными плечами:
— Почти всем требуется плетка.
— Эдак распугаешь вокруг всех.
— «Распугаешь» — ха! Да их за уши от меня не — оттащишь. Настоящие звери жить не могут без плети.
— Тут ты, наверно, прав. Я было подумал: речь о людях… И чем приманиваешь предаторов?
Толстячок вдруг визгливо гоготнул, захлебнувшись от ликования.
— Может, я посланник Бога на Земле? — спросил он игриво.
Глянув на него с брезгливостью, я возразил:
— А я никого на Землю не посылал.
Вообще это старая песнь Калиды, исполняемая уж не первый год.
— Впрочем, суть в ином, — добавил он. — Наконец Бог вернулся на Землю.
— Снизошел, что ль?
— Скорее восходит, — поправил Калида с лукавой ухмылкой, будто находил радость в разбрасывании намеков.
— Помнится, лет двенадцать назад ты уже предрекал пришествие.
— Я ошибся лишь в сроке, — с жаром возразил толстячок. — Что такое десяток-другой годков в сравнении с вечностью!
— Расскажи это пацанве, которой задурил тогда головы.
— Я наставил их на Путь, — снова не согласился он. — Посмотри, что творится вокруг, — повальный разврат. Священнодействие, ритуал продления рода они превратили в пошлое отправление потребностей, как еда или сон, в непотребные игрища, в похабщину. Господи помилуй, они даже не стыдятся заниматься этим на людях, а партнерами обмениваются, точно дисками!..
Теперь возразил я, больше из духа противоречия:
— Зачем усложнять? При надежной контрацепции процесс больше не ассоциируется с начальной целью. Источник удовольствия — и только. Чего тут стыдиться, что скрывать?
— Потому и следует запретить контрацептивы! — вскричал Калида. — Люди забыли настоящие чувства…
— Имеешь в виду инстинкты?
— И должны вернуться к истокам!
— И плодить по штуке в год? — спросил я. — Больше детишек, хороших и разных, — на радость тебе и прочим педофилам. А сам не желаешь проходить полжизни беременным? Из тебя вышла бы образцовая свиноматка.
Откинувшись в кресле, Калида закинул ногу на ногу и покачал в воздухе напедикюренным мягким копытом, уставясь на меня, точно гипнотизер. Но хоть я и ощущаю взгляды как немногие, его «магнетизм» не оказывал на меня действия. Уж этому не подвержен.
— А если я все же пророк? — спросил он с той же хитрой усмешкой. — Может, я один вижу Истину? И черпаю в ней Силу, и делюсь с апостолами!
— Сколько их у тебя?
— Двенадцать, как и положено. А у тех — свои.
Калида умолк, будто в азарте сболтнул лишнего. Его беда: больше любит говорить, чем слушать. Хотя кто этим не грешит? И я молчал, прикидывая, не поехала ли у толстячка крыша. Вообще в его внешности будто менялось что-то, штришок за штришком, а голос становился гуще и медленней, словно бы тормозилась запись.
— Но дело даже не в том, — свернул говорун. — Ведь это та Истина, по которой строится мир, а Бог дает мне Силу исполнить предначертание. До сих пор такое не удавалось ни Иисусу, ни Мохаммеду, ни Гаутаме. А вот я стану в божьем царстве истинным помазанником!
— Из грязи в князи, да? — спросил я. — Ведь так не бывает, тюфячок. Из дерьма пулю не вылепишь.
Но Калиду было не прошибить.
— Все начинается с малого, — заметил он рассудительно. — Знаешь, как рождалась Османская империя? Один мелкий бей, Осман, подмял своего соседа. И пошло, пошло!.. А что получилось в итоге?
— Значит, и тебя греет империя?
— Так ведь без нее не будет порядка! — убежденно воскликнул Калида. — Нашему люду не обойтись без твердой руки.
Кажется, он и впрямь видел себя во главе страны — для начала. Толстячок только коснулся власти, а уж вознесся за облака. Это что, тоже сродни мании?
— А почему не оставить других в покое? — спросил я. — А, толстун?
С сожалением Калида покачал головой: мол, и рад бы, но «труба зовет».
— Человечество губит эгоизм, — посетовал он. — Все пекутся лишь о себе… ну и о самых близких. А кто будет трудиться на общество?
— Папа Карло, — пробурчал я, но Калида не услышал,
— Каждому здравомыслящему должно быть ясно…
— Еще про «людей доброй воли» вспомни! — оборвал я. — И что это каждый тупарь собственную мысль считает самой здравой?
— Включая тебя, да? — хмыкнул толстяк, нажимая клавишу на локотнике.
Из боковой дверцы возникла худенькая девочка в прозрачных одеждах, с рассыпанными по плечам золотистыми локонами. Лицо у нее было свежим и ясным, кожа сияла белизной. Радостно улыбаясь, она засеменила ко мне, бережно неся перед собой гравированный поднос с парой высоких бокалов и фруктами на блюде. Конечно, я отказался. Да еще прощупал кроху взглядом, с макушки до пят, — в поисках подвоха. Тут можно ожидать всего, включая взрывчатку на поясе.
С той же улыбкой девочка устремилась к Калиде. Ехидно посмеиваясь, он снял с подноса бокал, осушил в три глотка, закусил сочным персиком. Второй рукой огладил гриву малышки, затем привлек к себе, чмокнув в гладкую щечку, — точно копировал старую хронику. Тут же выпустил девочку и легким шлепком направил обратно к дверце. Проводив ласковым взором, молвил:
— Вот ее никто не испортит!.
— Кроме тебя, — буркнул я. — С чего ты взял, что твои гены стоит множить?
Калида перевел взгляд на меня, и теперь тот весил пуды. Вокруг вроде не становилось темнее, однако глаза толстячка блестели ярче. Действительно, что-то происходило с ним. Будто под прежней оболочкой все прибывало объема, и оттуда, из открывающихся глубин, на меня пялилось чудище.
— Еще одно следствие тотального разврата, — изрек он. — Дети перестали походить на отцов, потому что едва не все матери — порченые. И как тогда достигнуть бессмертия?
— Личного или общего? — уточнил я. — Для вида как раз полезней сложные смеси — эволюция идет быстрее.
Но Калида опять не услышал. Раз так, послушаем мы:
— Еще Гиппократ полагал, будто лучшие качества мужчин через их семя передаются подросткам. Старый гомик, понятно, имел в виду пацанов, но почему это же не отнести к иному полу? Если с первых лет лепить невесту под себя, регулярно впрыскивая гены, то и потомство станет лишь твоим.
Вот и под педофилию подвели базу. Сколько нового узнаёшь от извращенцев! К счастью, немногие из них выбиваются в фюреры,
— И с каких же лет ты собрался… впрыскивать? — спросил я брезгливо.
— С первых, — повторил Калида. — Сперва, разумеется, искусственно — мы ж не звери.
— А кто ж вы? Вся ваша пирамида выстроена на зверстве, и куда ни ткнешь, всплывают параллели с первыми мерзавцами человечества.
— Ведь и ты зверь, разве нет? Я ж видел, как ты дерешься! Вся разница, что ты-то умеешь себя сдерживать, а другим требуется укротитель. Повторяю, Род, ты симпатичен мне. И для тебя нашлось бы место в моем окружении. Мне нужны знающие, умелые, сильные.
