что Хищники разгуливали по улицам уже и днем. Конечно, до полной силы не добирали, но горожанам и этого хватало с лихвой.
Для начала барон позвонил Шилову, с которым познакомился через Родиона. Тот откликнулся немедленно, проявившись на бортовом экране.
— Что нового, майор? — поинтересовался Геральд. — Нарыли чего-нибудь?
Шилов только рукой махнул да покривился болезненно: дескать, куда больше — одних голов несколько сот!
— Может, Лущенко сам это натаскал? — спросил он. — Конечно, с помощью прочих «бесов».
— Не выходит, — возразил Геральд. — При всех своих суперкачествах он не уложился бы в срок. И не стал бы Лущ мараться — это ж не отсекать?
— Да понимаю я, — вздохнул майор. — Но кто ж эти «быстрые, сильные» и маленькие? Под такое подходит лишь сам Лущ.
— Может, дети? Этакие вундеры.
— Скажете тоже!
— Не верите вы в нашу молодежь, — укорил барон. — А ведь здешняя среда сильней влияет именно на растущие организмы.
— Ну что нам, еще и деток трясти? И не до расследований сейчас — сами ж видите, что творится в городе!.. Опять приходится ловить всяких психов.
— А вы не ловите, — сказал Геральд.
— Как это?
— Да сразу вбивайте в землю. Зачем поддерживать оборот мерзавцев в губернии? Понятно ж, какое им найдут применение. И вам проще.
— Так-то оно так, — пробормотал Шилов и вздохнул.
Еще одна жертва долга! — усмехнулся барон. Или в нем уж проснулась совесть? Жалко птичек, видите ли. На этом и проигрывают хорошие люди. С другой стороны, иначе б они не остались хорошими.
Затем он послал вызов Богомолу, не особенно надеясь на ответ. Но тот откликнулся, хотя выглядел озабоченным.
— Шо такое? — сказал Геральд развязно. — Чем мы опять недовольны? Все ж насколько портят характер проблемы с кишечником!
— Ты от кого узнал номер? — хмуро спросил Ульян. — Анька успела выболтать?
— Щас, все выложу! А заодно исповедаюсь… Ты еще не принял сан? Вообще, борода тебе бы пошла — хотя паранджа закрывает надежней.
— Или Гувер сплоховал? Вообще он скользкий… Неужто перекупил?
— Слушай, ты хоть иногда напрягай мозги, — произнес Геральд с неудовольствием. — Ведь атрофируются без употребления!
— Один ты умный, да?
— Твоя беда: мало читаешь. Бур наверняка сочинил больше книг, чем ты осилил за свою жизнь.
— Зато я живой, — злорадно сказал Богомол, — а твоего Бура, говорят, собирали долго. И ведь какой слонище был!.. Да весь вышел.
— Как сказать, Улей, как сказать. Может, не весь? Может, его дело живет и побеждает, а всё вокруг крутится по орбитам, установленным Кторовым? Но тебе этой механики не понять — значит, переживешь Бура ненадолго. У искусства, видишь, свои законы и прежний опыт тут не спасает, особенно когда с фантазией туго. А ты всегда летал низёхонько — вот и напорешься на первый же холм.
Озадаченно Ульян наморщил лоб, затем поинтересовался:
— Ты чего, Гарри, тоже решил податься в сочинители?
— Тяжелое наследство, а как же, — ответил он. — Приходится заменять павшего товарища. И уж тебе разгуляться не дам, выстрою такую стену!..
— Кажись, умник, и у тебя крыша поехала, — заметил Богомол, усмехаясь. — Говорили тебе: надо быть ближе к народу.
— Зачем? — удивился Геральд. — От такого народа лучше держаться подальше. Тем более от лучших его представителей — в твоем лице.
— Чем же я так не нравлюсь тебе? — опрометчиво спросил усач.
— Ты в зеркало иногда глядишься? Что там может нравиться!.. Знаешь, Улей, как-то я решил покопаться в твоем прошлом — вплоть до первых лет.
— Ну? — насторожился тот.
— Это даже скучно, насколько ты оказался типическим — действительно, плоть от плоти. Папаша у тебя был ничтожеством, отводившим душу на домашних. Конечно, разумение вбивали тебе через зад — у нас многое делается этим способом, а результат угадать нетрудно. Правда, не все становятся садистами, но ты оказался способным учеником — гены, гены! — и по примеру папеньки, с пеленок утверждался на слабых. Потом это сделалось потребностью, наложившись на созревание, но у тебя хватило хитрости заручиться поддержкой властей, прежде чем дать волю мании. А что делается во благо чинуш, уже не считается криминалом — чего бы ни вытворял. А как ты умеешь себя оправдывать!.. Ей-богу, даже завидно. Обиды запоминаешь намертво, зато долги забываешь в момент — причем искренне, я проверял. И так же легко творишь пакости. Собственно, ты даже не замечаешь их, облекая в вид, скажем, неаккуратной фразы, сказанной не к месту. А уж что затем последует, вроде бы не твоя вина… Наверное, вот так и предал Бура? Обмолвился разок — и прежнего коллеги как не бывало!
— Ну-ну, не заговаривайся, — сказал Богомол. — Никого я не предавал. Вот меня — часто.
— Я же говорю: устроился на зависть. Какая беззаветная любовь к себе!.. Может, и меня подставил не ты? Такую яму вырыли — еле выбрался.
— Я, что ли, копал? И резону нет — мне ты тогда не мешал.
— Ага, — сказал барон. — А мешал я тогда Фомичеву. К этому ведешь?
— Да никуда я не веду, — отказался Ульян, наверняка даже не сообразив, как забавно все это выглядит. — Мало ли чего ты намыслишь?
— И врешь — я мешал тебе, — прибавил Геральд. — Если не по службе, так по жизни. Наверняка и Фомичева надоумил ты. Твой почерк, Улей, — не отбрыкивайся. У меня же нюх на маньяков, забыл?
— Своим нюхом, Гепард, ты уже достал всех!..
— К примеру, Луща, — подсказал он. — Не скучаешь по соратнику?
Выхватив за жидкие волосы голову из пакета, лежащего на соседнем кресле, барон придвинул ее к самой камере, вновь заставив Богомола отпрянуть. Кажется, Лущ шевельнул обескровленными губами, продолжая цепляться за жизнь, — но в следующую секунду его без церемоний сунули обратно. Хватит тут одной говорящей Головы. Разве поместить их друг перед другом — пусть обмениваются вампирским опытом.
— И кто из нас больной? — вопросил усач. — Не по-божески это, Гарри!
— Лишь бы по-людски, — отрезал он. — С богом сторговаться проще. А твой «шакал» получил то, чем отоваривал других, — в полном согласии с законами жанра. Его пример — другим наука… Хотя не для тебя писано, верно? Ничего ты не извлечешь отсюда и напорешься на собственное острие.
— Типун тебе…
— Если раньше до тебя не доберусь я. А от меня улизнуть трудно — сам знаешь. Раз уж я вышел на охоту…
— А называешь меня злопамятным. Еще Иисус говорил: «любите врагов ваших» и «благотворите ненавидящим вам».
— «Каким судом судите, таким будете судимы», — осклабясь, прибавил Геральд. — И скольких ты присудил к высшей мере, Улей?
— Да ты понимаешь, для кого старался, когда кончал Луща? — вдруг повернул тот. — И кто теперь заделается в губернии главным «бесом».
— Фомичев, вероятно?
— Уж кто предатель — это Сашок, — вздохнул Богомол. — Ведь столько для него сделал!.. Нет у
