неживому, будто в страшном мире Пропащих и впрямь заменял машину.
— Полегче, дружище, полегче, — предостерег от стены Артур, будто поменявшись с ним ролями. — Не обижай маленьких.
При нынешнем своем настрое Светлан действительно мог наломать дров, чего делать как раз не стоило. Сейчас, как ни странно, выгоднее побыть благородным. Хотя миндальничать тоже ни к чему: не поймут-с.
Первого верзилу богатырь на первой же минуте свалил ударом кулака в лоб, когда тот провалился на выпаде, увлекаемый тяжестью дубины, — гул прошел по всему залу. На ноги-то бедняга поднялся, но сразу побрел к стене, ошеломленно покачиваясь и ссутулясь, как боксер, еще не очухавшийся от нокаута.
Второй огр угодил под сдвоенный пинок задних лап шестинога и отлетел к самой стене, врезавшись спиной. К счастью, это не вышибло из него дух, однако напрочь отбило желание продолжать схватку. Бледно ухмыляясь и растирая грудь, он слепо пялился перед собой, а насмешок приятелей, похоже, даже не слышал.
Третий оказался самым упорным. Да и умелым, пожалуй, — из здешних виртуозов-палочников. Не слишком высок, зато широкий, как Крон, и довольно резвый для огра. В поддавки играть он не собирался, махал дрыном яростно, но с оглядкой, избегая лишнего риска. Конечно, Светлан уже не раз мог достать шустрика кладенцом, но ограничивался тем, что кромсал его палицу, отсекая кусок за куском. Почему-то противника это страшно раздражало, будто рубили самого, — он заводился все сильней и в конце концов нарвался. Свистящим взмахом Светлан перерубил массивную рукоять, и дубина с грохотом обрушилась на плиты.
— Делать тебе нечего? — обиженно прогундел здоровяк. — Хорошую вещь сгубил!..
— Дурище поганое, — огрызнулся Светлан. — Лучше бы я свернул твою толстую шею, да? И зачем тебе дрын — с такой дубовой башкой! Бодайся уж ею.
Вот такой язык огры понимали лучше, осклабились с одобрением, кое-кто даже заржал. А учтивые речи Артура тут пришлось бы переводить.
Спрятав меч, Светлан вновь соскочил на камень, вовсе не выглядя утомленным — не запыхался, не вспотел. Да и разве сравнить это с зарубой в пирамиде гоблинов?
— Вот так мы развлекаемся, — бросил он Лу. — А если бы бился всерьез, порубил бы весь десяток, особо не напрягаясь. Или не веришь?
— Этот — может, — подтвердил Крон. — Я видел его в настоящем деле — не приведи… гм… Праматерь.
— Хочешь сказать, что Пропащие дерутся не хуже?
— Мы их побеждали, — ответил богатырь. — Один на один, даже по двое, по трое. Сейчас я, может, и с пятью управлюсь. Но с десятком?..
Он покачал головой.
— Мать, верь им, — опять вступил Крон. — Я за них ручаюсь, это мои друзья. Они очень помогли нам, а мне столько раз спасали жизнь, что я не рассчитаюсь никогда. И сами, заслоняя меня, рисковали смертельно.
Лу посмотрела на него с такой нежностью, что сделалось завидно. Такая большая, красивая, горячая… Мать!
— Ты слишком доверчив, мой сын, — молвила она. — Конечно, они помогли. Если б не это, я не стала бы с ними говорить. Тем более не пустила бы сюда. Выходит, у них была причина тебе помогать. Люди коварны и корыстны… почти все.
— Если б ты прошла с ними весь путь, ты бы не сомневалась. Может, я доверчив, Лу, но не глуп. И настоящую суть умею видеть. Не веришь мне, спроси Солу. Эти люди пришли с добром. Мы вправду нужны друг другу. Теперь и в ближние времена. Может быть — всегда. И уж я с ними повязан крепко.
— Конечно, ты не глуп, мой родной, — согласилась Праматерь. — Ты самый любимый и одаренный из моих сынов, ты — Крон. А наша девочка, Сола, наше маленькое солнце… Как я рада, что она опять с нами!
Столь же ласково Лу глянула на молчащую тень, по-детски прильнувшую к ее бедру.
— Хорошо, я выслушаю тебя прямо сейчас, — решила она, — и пусть слушают мои старшие.
— Это будет долгий рассказ, — предупредил Крон.
— Ты же обернулся за двое суток, — улыбнулась Мать. — Значит, уложишься в несколько часов. Я не тороплю — говори обо всем, что считаешь важным. А потом, если захочет, добавит Сола. Если нет, мы поговорим позже.
Без лишних церемоний великан уселся перед ней прямо на пол и действительно завелся надолго, удивив своих друзей очередной раз — теперь красочной, даже образной речью, текущей плавно и легко, изобилующей сочными деталями, точными описаниями, колоритными персонажами, изображая которых Крон разыгрывал целые сцены, перевоплощаясь не хуже профи. Он будто сагу повествовал и, хотя факты не искажал ни на йоту, смещал акценты настолько, что сами участники событий с трудом узнавали себя в эпических героях. Впрочем, может, так все и гляделось — со стороны. Когда не дерет горло от надсадного дыхания, и не заливает глаза пот, и не ноют перегруженные связки, не болят ушибы… Но тем занятней было слушать. Светлан даже пожалел, что нет с собой камеры — это записать. Правда, и он, и прочие зрители запоминали речь слово в слово, однако хотелось бы увековечить интонации, мимику, жесты Крона — без них сказ был неполным. Впрочем, если бы Светлану удалось протащить сюда камеру и приладить ее, скажем, к шлему, то и рассказывать бы не пришлось — готовое кино, разве нет? Причем дешевое, если не принимать в расчет, во что такой фильм обошелся актерам, занятым в главных ролях. А как это смотрелось бы в двадцать первом веке! Эх, мечты, мечты…
Если здешних здоровяков и можно было чем-то пронять, то как раз такой историей, перенасыщенной приключениями, сражениями (эротики, правда, мало), уводящей в невообразимые глуби, как пространственные, так и временные. Похоже, Лу созвала старейшин не только для антуража, хотя управляла ограми скорее всего единолично. Но таких упрямцев лучше не принуждать без крайней нужды, а перед тем как лепить, следует хорошенько размягчить глину. Во всяком случае, Праматерь позволяла своим деткам разжиться собственными суждениями, прежде чем спускала на них директивы. Интересно, а сама Лу уже пришла к чему-то?
Рассказ Крона длился и длился, катясь как по писаному, — ему бы в сочинители податься. Впрочем, придумывать великану не требовалось — лишь вспоминать, а при совершенной памяти это не проблема. Но к языку у него явно имелся вкус, что для документалиста едва не самое важное.
Когда наиболее ярые из старейшин заметно спустили пары, начав поглядывать на рыцарей если не с симпатией, то без прежней злобы, три юные великанши в набедренных повязках, повинуясь, видимо, мысленной команде Лу, выставили перед послами угощение, наскоро соорудив подобие стола из роскошной плиты, которую Светлан принял поначалу за алтарь. Поскольку Крон уже не раз помянул вегетарианство одного из своих новых друзей, среди блюд хватало растительных. А на вопрошающий взгляд Артура великанша ответила улыбкой: конечно, уж людей тут не станут потчевать человечиной!.. Рядом со сказителем тоже установили поднос, чтобы он мог промочить горло, пересохшее от стольких слов. Даже сделали небольшой перерыв, позволив и Крону слегка заправиться, — к таким делам здесь относились серьезно.
Когда великан наконец закончил, не пропустив ни встречи с Черепом, ни стычки с Колобом и доведя своих персонажей до самого порога этого зала, Лу произнесла:
— Вот теперь, мой сын, я разделяю твое доверие к этим смельчакам… И твое, доченька, да? — обратилась она к Соле.
Прелестная тень кивнула — еще раньше, чем отзвучал вопрос.
— Да, теперь я верю в их искренность и добрые намерения, — продолжала Праматерь. — Тем более что о короле Артуре и раньше не слышала дурного — даже от его врагов.
— Но теперь в недоумки запишешь нас — я угадал? — хмыкнул Светлан. — Дескать, сами не ведают, чего творят, и собственные обязательства выполнить вряд ли сумеют. Слишком, мол, сильны в людях злоба и коварство, чтобы двое даже таких верзил смогли с этим сладить.
— А разве это не так?
