А не этого ли она хотела?
— Ничего, — ответил мужчина совершенно без эмоций и улыбнулся ей, — теперь все будет хорошо, Люсенька.
Люся вспомнила о сигаретах, оставленных ей Юлей, и теперь они пришлись очень даже кстати. Она сидела на грязных мокрых ступеньках в подъезде и курила одну за другой, не в силах остановиться. На лице у нее теперь красовался красноречивый фингал под левым глазом, который ко всему остальному еще ужасно болел и чесался.
За окном подъезда все текло и капало и весь этот белоснежный сияющий снег, излучавший чистоту и великолепие превратился в отвратительные серо-бурые кучи. Из-за них Люсе было тошно выйти на улицу, впрочем, дома находиться ей было тошно.
Борис вернулся из больницы весь в бинтах и вел себя как шелковый, старательно изображая потерпевшего. Люся не могла видеть это лицо, ей безумно хотелось схватить нож или отвертку и выколоть ему глаза, а потом вспороть брюхо и выпустить все внутренности… Твердо решив это сделать, она докурила четвертую за двадцать минут сигарету и поднялась наверх.
— Где ты была? — по привычке спросил Борис и кивком головы позвал ее следовать за собой на кухню, — разговор есть.
Люся знала, о чем он сейчас будет говорить и чего от нее требовать. Она неаккуратно сбросила обувь и кинула пальто куда-то в угол.
Борис попивал кофе из большой цветастой кружки и от этого запаха у девочки кружилась голова.
— Чего тебе надо? — грубо осведомилась она, садясь напротив. Сейчас куда охотнее она бы выпила… водки? Или лучше спирту. Чтобы все закончилось и побыстрее.
— А ты не догадываешься? — ухмыльнулся он.
— Нет. Завтра я скажу правду.
— Правду!? — не выдержал он, вскочил и уперся руками в стол, чуть не стряхнув с него кружку, — да тебе эта правда будет стоить жизни, сука!
Его напускного спокойствия хватило совсем ненадолго.
— Угрожаешь? — скептически подняла брови Люся, наклонилась к тумбочке и вытащила из ящика самый большой нож и демонстративно провела по его лезвию пальцем, — я не Таня. Возьму и выпущу твои кишки.
— И сядете вместе, — рассмеялся Борис, — браво-браво.
Он решительно встал и как будто направился к двери.
— Я пойду навещу Таню. Насколько мне известно, она сейчас только благодаря приборам держится? Вот будет незадача, если они сломаются! — с деланным беспокойством в голосе выдал он.
— Ты не посмеешь, — сказала Люся.
— С чего бы это? — мужчина чувствовал себя победителем, — ну, что ты скажешь завтра, Люсенька? — ей было ужасно неприятно слышать от него уменьшительно-ласкательную форму своего имени.
— Что ты выступил героем, спасая меня от Кира, — устало заключила Люся и ушла из квартиры обратно в подъезд. Она зажгла сигарету и долго смотрела на огонек на ее конце, пытаясь найти хоть что-то хорошее в своей жизни, но тщетно. Как же ей надоели милицейские участки, допросы, чьи-то руки, тянущиеся прямо к ней, чьи-то вопросы, лезущие в душу.
Она вдохнула дым со слабым запахом вишни и попыталась выпустить колечко. Бесполезно. Все бесполезно! Добро пожаловать в мир падших ангелов, Люсенька.
В глупый грязный мир, где все бесполезно.
Завтра она пойдет и даст показания против Кира и вздохнет спокойно, вся эта кутерьма с органами закона наконец-то закончится и Наташа будет отомщена. Люся очень сильно сомневалась в том, что это ей нужно. В том, что ей вообще хоть что-то нужно, кроме пачки сигарет и мыслей о самоубийстве.
А этот урод будет гулять на свободе и ждать, когда Таня вернется домой, чтобы снова начать измываться над ней, над ними обеими. Улыбаться Антонине и изображать преданного любящего мужа.
Она же так хотела отомстить…
А почему бы не отомстить себе за свое невнимание к сестре?! Впрочем, ей уже отомстила жизнь.
— Будут тебе мои показания, ублюдок, — довольно улыбнувшись, прошептала Люся. Теперь она знала, что будет говорить завтра, и не на мгновение не сомневалась в правильности своего решения.
Глава двадцатая
— Как ты могла?! Ну как ты могла!? — захлебываясь слезами шептала Антонина. Они сидели вдвоем с Люсей на опустевшей кухне, и девочка совершенно без смущения курила прямо там, а женщина слишком была увлечена собственным горем, чтобы отругать ее за эту вольность.
В такой короткий период она умудрилась чуть не потерять дочь из-за своего невнимания к ней и теперь потеряла еще и мужа… Она отказывалась верить фактам, которые ей предоставляли. Он не мог! Это не он! Ее Боренька… Это все фантазии этой девицы, этой неблагодарной змеи, которая так отплатила ей за доброту и внимание. Чего еще ждать от сестрицы самоубийцы?
— Я всего лишь сказала правду, — спокойно пожала плечами Люся и выпустила дым в форточку.
— Ты опорочила моего мужа… Что я тебе сделала, скажи, что я сделала тебе, Люся!? За что ты поступила со мною так!? — спросила женщина, попыталась поймать взгляд девочки, но та отвела его в сторону, — за что?! За всю мою доброту, да?!
— Я всего лишь сказала правду, — повторила Люся и откинула назад длинные темно-русые волосы, боясь подпалить их сигаретой. Она смотрела на капель за окном и ей хотелось сейчас спрятаться куда- нибудь, исчезнуть, лишь бы ее не трогали, не донимали всеми этими вопросами-допросами-расспросами. Теперь каждый человек требовал ее сотни раз повторять одно и тоже, словно не мог просто спросить у другого, плевав на то, что одни только мысли об этой истории причиняли ей боль.
— Борис плохой человек, — выдала Люся, — он три года насиловал вашу дочь, а она молчала, чтобы не причинить вам боли. Но рано или поздно всему приходит конец, как и этой лжи.
— А когда придет конец твоей лжи?! — горячо выпалила Антонина и не удержавшись, вскочила и ударила Люсю по лицу. Девочка спокойно вынесла это, потерла щеку и снова отвернулась к окну.
— Прекрати курить в моем доме! — словно опомнившись, потребовала женщина. Люся кивнула и потушила сигарету о подоконник, с трудом не сделав это о свою ладонь. Но на ее теле и так достаточно было повреждений, синяков и ссадин.
— Вы не верите мне, так поверьте фактам, — попыталась достучаться до сознания Антонины девочка, но потом решила, что все это бестолковые разговоры.
— Прекрати! — потребовала Антонина и зажала уши руками, — я не хочу, не хочу тебя слушать, проклятая девчонка! Мой Боря еще не скоро выйдет из тюрьмы из-за тебя… Успокойся уже, оставь его в покое! Зачем ты продолжаешь порочить его имя! Кто здесь порочен, так это ты! А какой хорошей девочкой ты была раньше!
— Ну да, было дело, — хмыкнула Люся, ей очень хотелось добавить «до вашего ненаглядного Бориса».
— Прекрати! Ты еще и смеешься надо мной, — Антонина снова заплакала, уронив голову на руки. Люся ждала, пока она выплачется, тихо стоя у окна. Над ним снаружи висела огромная сосулька, переливавшаяся всеми цветами радуги в ярком солнечном свете. С нее тоже что-то капало и разбивалось о железный карниз окна, отбивая монотонный ритм. «Неужели уже весна?» — подумала Люся с удивлением, — «так быстро? Так рано в этом году?»
Наташа очень любила весну… Она сама напоминала весну своими чистыми глазами, своей открытой
