— Я не хочу жить без него, — вынесла вердикт девушка, наконец-то очнувшись. После той ужасной, гадкой, мерзкой сцены на вокзале, когда отец Ларисы в глаза признался ей, что не хочет продолжения отношений, что у него есть семья в его родном городе, дети и он не намерен ничего менять. Он специально откладывал этот разговор на потом, чтобы подольше потешить наивные розовые мечты Светланы. Он был таким мерзавцем, что Анастасия Вячеславовна не могла поверить, что ее милая умная девочка полюбила такого человека, увидела в нем что-то хорошее, кроме, пожалуй, редкой и необычной красоты. За его привлекательностью и внешним обаянием всегда скрывалось что-то гадкое, безжалостное, гниющее и отвратительное, обдававшее холодом и омерзением. Все его красивые черты менялись и искажались, когда он кричал, особенно в тот вечер, когда им нужны были деньги и он все-таки приехал, решил прикинуться добрым самаритянином и помочь дочери, когда Света уже была больна.
Глупая, глупая Света! Как она могла все равно верить ему, все равно надеяться, что они ему не безразличны? Как она могла сказать такое, сказать, что не хочет жизни без него!? Этого скользкого гада… Как она могла изуродовать свои руки и попытаться убить себя и только зародившуюся в ней жизнь?
Анастасия Вячеславовна боялась что сейчас за дверью Лариса тоже режет вены из-за кого-то недостойного ее смерти, ее жизни, волоса с ее головы.
— Лара? — женщина постучала костяшками пальцев по старому выцветшему дверью, стоило только Ларисе выключить воду, — с тобой все в порядке?
Тишина выжигала символы бесконечности в ее воспаленном мозгу. Дверь пугала своей неприступностью, своим отчужденным равнодушием. Дверь совершенно не волновало то, что в эти мгновения лезвие бритвы целует беззащитную плоть. Двери наплевать на чужие страдания. Не удивительно, ведь она всего лишь кусок некачественной древесины! А когда-то давно она была деревом, молчаливым и прекрасным, тянувшимся к небесам, пока удар топора, как удар лезвия, не оборвал течение ее жизни. Лезвие… Лариса…
— Все в порядке, бабушка, — приглушенно откликнулась Лариса изнутри.
Через некоторое время она вышла — помятая, заплаканная, с совершенно красными белками глаз. Руки ее были чисты, не царапинки. Она посмотрела на застывшую у входа Анастасию Вячеславовну взглядом, смешавшим в себе страх ребенка, застуканного за чем-то плохим, и удивления. Она не могла понять, почему так побледнела бабушка, почему у нее так дрожат губы и так потемнели глаза.
— Ты плакала? — зачем-то спросила Анастасия Вячеславовна. Лариса вздрогнула, шмыгнула носом и убежала в свою комнату, упала на кровать и спрятала лицо в ладонях.
— Лариса… — прошептала бабушка, заглядывая к ней, — почему? Что случилось? Это из-за того человека, к которому ты уходила?
— Нет.
Анастасию Вячеславовну удивил этот ответ, она ждала совсем другого и готовилась утешать девушку, как когда-то утешала Свету. Женщина тяжело вздохнула и присела в кресло у окна, за которым медленно сгущалась бархатная влажная темнота.
— Почему? — обронила она.
Лариса смотрела в одну точку на полу и напоминала статую, такой неподвижной и отстраненной она была, как будто душа ее находилась совсем в другом мире, далеко-далеко от их маленькой квартирки. Черты ее стали какими-то другими и Анастасия Вячеславовна никак не могла понять, что именно изменилось в ее внучке.
Ее ли это Лариса? Девушка, знавшая наизусть столько стихов, с детства не расстававшаяся с хорошими, вечными книгами, считавшая их героев своими друзьями. Могла ли ее Лариса поступить так, как поступила? Могла ли бежать в ночь к какому-то человеку, едва ли ее достойному? Ее ли это четко очерченный профиль с аккуратным чуть курносым носом, по-детски пухлыми щеками и темно-серыми в таком освящении глазами каменного ангела?
— Пожалуйста, ответь на один вопрос, — вдруг нарушила тишину Лариса. Ее голос вырвал Анастасию Вячеславовну из странного состояния, в которое она впадала, пока они молчали.
— Да, — кивнула женщина.
Лариса судорожно и шумно набрала воздуха в легкие и зажмурилась, как будто от яркого света, резко вспыхнувшего ей в глаза.
— Где он похоронен? — выпалила она на одном дыхании. Анастасия Вячеславовна оторопела. Она ждала чего угодно, но только не этого.
— Почему ты спрашиваешь?
— Я хочу это знать. Я имею право это знать. Скажи мне! — голос внучки сорвался на крик, а в глазах снова заблестели слезы. Плечи ее легонько вздрагивали. Она вскочила и подлетела к окну, застыла, ломая руки.
— И когда зараза минет, Посети мой бедный прах… — прошептала девушка.
Анастасия Вячеславовна молчала. Она никак не могла решить, как поступить правильнее. Рассказать правду или сберечь Ларису от этой правды.
— Нет, — бросила она и вышла из комнаты, прикрыла дверь. Лариса же бессильно опустилась на стул, на котором некоторое время назад сидела бабушка и позволила себе разрыдаться. Слезы душили ее, врывались в легкие обжигающим кашлем, а она все плакала и плакала, не в силах успокоиться.
— Я все равно узнаю, — пообещала она себе и стеклянными глазами уставилась в густую ночную темноту, однажды раз и навсегда поглотившую Валентина в тот проклятый вечер, когда она совершила фатальную ошибку, погубившую их обоих. В тот проклятый вечер, когда она перепутала правду и ложь, и соврала, думая, что открывает истину.
Глава двенадцатая
— Вы можете забыть слово «аттестат», — вещала Наталья Леонидовна, отчего-то очень довольная этой новостью. Лицо ее обычно хмурое и похожее на протухшую грушу преобразовалось красками торжествующего злорадства. Даже погода сегодня была более подходящая для учебного процесса — немного подморозило и вчерашние лужи подернулись тонкой корочкой льда, а солнце снова скрылось в непроглядных тучах. Понятное дело, Наталья Леонидовна ликовала.
Она зачитывала результаты контрольной, к каждой названной фамилии добавляя недоброжелательные прогнозы относительно итогового экзамена по алгебре.
— Герасимова будет писать контрольную после уроков, чаще ходить в школу нужно. Зиновьев и тройке можешь радоваться, но едва ли тебе так повезет в конце года… Иванова, — короткая пауза за которую только Кеша поднял голову и тоскливо посмотрел на преподавательницу, — плохо. Очень плохо. Твои родители не подумали, что тебе будет сложно учиться в нормальной школе?
Лида что-то тихо промямлила в ответ, прячась за волосами. С задней парты себе в кулак хихикнул Коля, сам любивший подтрунивать над этой слабой болезненной девочкой. Сейчас он чувствовал почти симпатию к толстой противной Наталье Леонидовне вдруг озвучившей его мысли. Такие как Лида не должны учиться с ними, нормальными людьми. Для них существуют специальные коррекционные классы и школы. Чтобы они не мозолили глаза. Чтобы они не напоминали о своем существовании. Инвалиды. Кривые, гадкие, ненормальные. Одно только их присутствие здесь раздражало Колю и выводило из себя.
Он ждал реакции Кеши, предвкушая небольшое происшествие. Конечно же, Барсуков не может молчать, когда обижают эту сладкую парочку.
— Да как вы можете! — одноклассник вскочил с места, угрожающе загрохотав стулом, — да еще и педагог!
Весь класс как по сигналу уставился на Кешу, кроме, разве что, самой виновницы «торжества», она по-прежнему боялась оторвать глаза от своих сложенных на столе рук.
— Они ничем не хуже вас, — продолжал парень, поправил очки, сползавшие у него с носа и ударил ладонью по столу, — они лучше вас!