множество поэтических сравнений, а глубину глаз невозможно было описать словами. Нина привыкла слушать его комплименты со скучающим видом.
Сказать, что она его не любила — ничего не сказать. Чтобы все было ясно, стоит признаться в том, что этот человек был директором и одновременно учредителем одного из лучших платных лицеев во всем городе, а Нина была борцом за идею.
Дождь все-таки пошел. Люди стали открывать разноцветные зонты.
Нина совсем поникла. Она бы пожалела себя, почувствовала униженной и обиженной, если бы не была так сильно настроена на борьбу.
Уверенность ее немного ослабла, когда она услышала знакомый голос позади себя. Свинцовые небеса над ее головой скрылись за синим чужим зонтом.
— Долго ждешь? Прости! — заговорил мужчина.
Нина остервенело улыбнулась.
— Нет, что ты. Что ты! — затараторила она, — я только пришла, — она безбожно врала. Она хотела совершить попытку поцеловать его, но вспомнила о том, что на вокзале наверняка может быть кто-то из ее знакомых, все-таки он был единственным в городе. Муж не поймет ее. Вряд ли вообще кто-нибудь поймет.
Поэтому она решила побыстрее перейти к делу, вцепилась в руку человека, которого так долго ждала и повела его по направлению к его же дому.
Чувствовала она себя чуть ли не Жанной Д’Арк. Но мысли ее все равно были заняты другим: заставил ли муж Илюшу делать упражнения, необходимые для исправления косолапости? А что, если забыл? Он же вообще не видит смысла в этом! «Горбатого только могила исправит».
Дмитрий Иванович, как звали человека, которого она ждала на вокзале, притворил дверь квартиры, опустился на колени и стал целовать ей пальцы рук.
«Престарелый романтик» — презрительно думала Нина, но виду не подавала. Мужчина был на добрых пятнадцать лет ее старше, если не больше.
— Прости, — в конце-концов сказал он и ушел ставить чайник, но вернулся с каким-то импортным коньяком. Видно, что лицей его пользуется большим спросом и недостатка он не ощущает, да и в партии занимает далеко не последнее место, начальник какой-то. Не то, что ее Константин — работает так много и ничего не добился. Возможно, ей было бы спокойнее с таким мужчиной, как этот Дмитрий, не пришлось бы воевать с судьбой. Но сильные женщины всегда почему-то выбирают слабых мужчин, маменькиных сынков и слабаков, за которыми нужно присматривать как за детьми, заботиться и опекать.
— Хочешь выпить? — предложил Дмитрий Иванович.
Нина отошла к окну и посмотрела на дождь. Ей нужно было скрыть лихорадочно-истерический блеск глаз.
До нее запоздало дошло осознание того, что она собирается сделать. Принять ухаживания другого мужчины! Падшей стать, публичной девкой… Да она и не на такое способна ради Ильи. Чтобы он человеком стал, чтобы его не записывали в нежизнеспособные. В эту минуту Нине почему-то вспомнилась уже давно умершая бабушка с ее старыми иконами, спрятанными в ящик и завернутыми в постельное белье, чтобы никто не нашел. Ее морщинистое лицо и мягкие руки, трогательные и нежные. Она так обнимала Нину, как никто больше.
— Нет, не хочу, — весело сказала Нина, оборачиваясь.
— Хорошо, — кивнул Дмитрий Иванович и присел на диван, сам все-таки выпил. Взгляд у него был грустный и потерянный и Нина уже начала бояться, что он о чем-то догадывается. Она снова отвернулась, на этот раз пряча свой страх, перекосивший лицо.
Дмитрий Иванович тем временем встал и подошел к ней со спины, порывисто обнял и зарылся лицом в ее распущенные волосы, чуть влажные из-за дождя. Нина всегда собирала их в прическу, считая верхом неприличия ходить «растрепанной».
— Нина-Нина… — вздохнул мужчина, и она ощутила его дыхание, чуть пряное из-за коньяка, — отчего же ты такая холодная? Такая равнодушная?! Я же люблю тебя!
Нина с трудом нашла в себе силы, чтобы обернуться и все-таки поцеловать его. Каждое свое действие она совершала, утешая себя мыслью, что все это — ради Ильи.
Ради своей любви женщины способны горы сворачивать, а ради детей и вовсе менять местами планеты. Какими бы эти дети не были. Сколько бы зла не сделали. Но ее мальчик никому зла не сделал и вряд ли способен был на такое. А его уже ненавидели. Только за то, что он отличается от других.
Нужно было раздеваться и что-то делать дальше.
— Уходи от мужа, — говорил ей Дмитрий Иванович, — будь моей женой. Я и о сынишке твоем буду заботиться…
Нина с грустью подумала, что и рада была бы согласиться. Но обмануть один раз — это не обманывать всю оставшуюся жизнь.
Или… ради Ильи? Тогда у него все будет — и школа, и игрушки, и книжки, то, на что денег им всегда не хватало с нищенской зарплатой Константина.
Нина сама и не заметила, как начала плакать. Дмитрий отстранился и стал утешать ее. Она через свои всхлипывания слышала его слова:
— Прости-прости… Я ведь знаю все, вижу… Не любишь ты меня… Не отрицай, пожалуйста…
Женщина поспешно отстранилась и блестящими от слез глазами посмотрела на него.
— Я не держу на тебя зла, — продолжал Дмитрий, — я ведь тебя люблю. Я понимаю, что ты это все — ради Илюши. Сделаю я, сделаю то, чего ты хочешь… Я счастлив помочь буду тебе.
Нине вдруг стало чудовищно жаль этого уже не молодого человека, вдруг нашедшего в ней что-то важное и потерянное уже давно. Она поняла, что поступила с ним незаслуженно плохо. Но что она могла сделать? Ведь толкнули ее на это неумолимые обстоятельства.
— Спасибо, — слабо ответила она, и это слово потонуло в глухих хриплых рыданиях.
Муж ее не задавал никаких вопросов, его словно ничуть не волновало то, почему Нина вернулась под вечер с чужим зонтом. Он сидел у маленького черно-белого телевизора и внимательно слушал диктора спортивных новостей. Как догадывалась Нина, сыном он интересовался не особенно сильно — мальчик был предоставлен сам себе.
Нина сбросила мокрые сапоги и пальто и крепко-крепко обняла Илью. Лицом она зарылась в его густые пушистые волосы, пахнущие сладким миндалем.
— Вы делали с папой упражнения? — спросила она.
Илья нахмурился и отвел взгляд — так мальчик делал всегда, когда не хотел о чем-то говорить. Врать он пока не научился.
Нина тяжело вздохнула, отобрала у сына книгу и взяла его маленькие ладони в свои.
— Тогда будем делать сейчас, — бодро заявила женщина, не чувствуя себя ничуть уставшей, после тяжелого дня. Ей нужно было отвлечь себя от печальных мыслей, спрятаться от себя. Но то, что она старалась забыть, все равно упрямо лезло ей в голову.
Дождливое небо за окном стало серо-синим. Все предметы в квартире Дмитрия Ивановича окутали липкие сумерки, поглотили они и его сгорбленную фигуру в углу. Нина все стояла у окна, задумчивая и отрешенная. Она уже не плакала, но и говорить боялась.
— Меня восхищает твое мужество, — полушепотом говорил мужчина, — ты готова бороться, чтобы дать ему самое лучшее. Не смотря даже на то, что…
— Я не верю в это, — возразила Нина, не дав ему даже закончить.
— Люди с таким диагнозом не живут больше тридцати, — все-таки закончил Дмитрий и на всякий случай посмотрел на нее. Он говорил это не для того, чтобы причинить ей боль. Он лелеял слабую надежду, что она поймет, что стоит завести еще одного ребенка, что ей лучше уйти от равнодушного к ее переживаниям мужа и забыть время, прожитое с ним, как страшный сон. Но Дмитрий понимал, как все это безнадежно. Как, впрочем, и Нина, понимала безнадежность положения своего сына и без чужих слов.
— Это не коснется Ильи! — выдохнула Нина уверенно и даже обернулась, глаза ее, казалось бы, сияли, подобно двум прожекторам, в наступившей темноте, — он проживет долгую и счастливую жизнь! Как
