Агония Иванова
Украденные воспоминания
Умирает лишь то, что было забыто
Забывают лишь то, что было неважным.
История первая
Ульяна
Глава первая
За окном вагона крупными пушистыми хлопьями кружился снег. Он налипал на стекла, делая мир за ними мутным и расплывчатым. Ульяна все силилась рассмотреть очертания домов и улиц города, в котором они стояли, но тщетно. Впрочем, назвать это место городом было слишком смело, всего лишь небольшое поселение в пограничной зоне, пункт пересадки и проверки документов.
Ульяне хотелось поскорее убраться отсюда. У нее мерзли руки и лицо, которое она прятала все глубже в складках намотанного поверх пуховика шарфа, ей хотелось выпить чего-то горячего и нормально уснуть. Здесь — можно было только дремать, до того момента, пока не наступит твоя очередь. К тому же ей безумно не нравились пограничники, вооруженные, суровые и недоброжелательные, в каждом из пассажиров вагона видевшие скрытую угрозу.
— Prosze, о pan’ski paszport.
Она испуганно подняла глаза, на стоявшего рядом с ними в проходе молодого поляка. Шапка у него была надвинута низко на глаза, губы — как-то надменно сжаты. Теперь и она подозревалась в чем-то плохом.
— Что? — обернулась она на Богдана.
— Паспорт, — пояснил он и стал рыться в карманах своего пальто. Ульяна покорно протянула пограничнику бордовую книжицу. Некоторое время он внимательно изучал каждую страницу, потом считал информацию с помощью своего прибора и в последний раз строго посмотрел на девушку, сверяя ее внешность с лицом на фотографии.
Богдану так просто отделаться не удалось, он попался в руки к пограничнику постарше и попридирчивее, который, конечно же, не мог обойтись без лишних вопросов. К счастью, русским он владел.
— Вы — поляк? — спросил он, — почему у вас российский паспорт?
Богдан нахмурился и прикусил обветренные губы. В его взгляде читались страх и злоба, Ульяна готова была поспорить, что про себя сейчас он думает что-то вроде «ну какое ваше то дело?».
— Отец — поляк, мать — русская, — буркнул мужчина. Пограничник остался доволен этим ответом, промычал что-то нечленораздельное по-польски и оставил их в покое, отправившись разбираться с остальными пассажирами.
— Все в порядке? — поинтересовалась, сидевшая напротив Света. Она задумчиво листала собственный паспорт, изучая отметки в нем. Больше занять себя ей было нечем.
— Да-да, — заторможено кивнул Богдан. Они некоторое время сидели молча, слушая гул людей в вагоне. А потом началось — Богдан судорожно начал хватать ртом воздух. Уля испугалась, как обычно. Она всегда испытывала жуткую растерянность, когда это происходило, от того, что ничего не могла сделать.
Девушка ухватила мужа за руку и, не боясь пограничников, потащила его к выходу, проталкиваясь через людей и их огромные чемоданы, стоящие прямо в проходе. Ульяна проклинала их по чем свет стоит, а еще сильнее — внезапно выросшего на ее пути поляка, того самого, что проверял у нее документы.
— Простите, нам нужно выйти! — затараторила она, — у моего мужа астма, он сейчас задохнется…
— Да не понимает он тебя, — хрипло осадил ее Богдан и через кашель и приступы удушья просипел что-то по-польски. Выражение лица пограничника было очень красноречивым, но свое негодование он оставил при себе и даже проводил их до дверей.
Ульяна хлебала ртом морозный воздух так, словно это она задыхалась. Богдану стало легче, но дышал он все равно еще тяжело. Ульяна испуганно сжимала его пальцы, холодные, как у мертвеца. Ей хотелось домой. Ей казалось, что сейчас — год сорок третий, идет война и они какие-то беженцы или пленники лагеря, которых просто переводят на другую территорию.
— Все хорошо, Уленька, — сипло сказал мужчина в конце-концов. Только тогда девушка выдохнула облегченно и позволила себе недоверчиво оглядеться. Перед ними возвышалось здание вокзала, старинное, красивое. Ульяна почувствовала острое желание войти внутрь, но сама же осадила себя и убила его еще в зародыше.
— Давненько же я здесь не был, — поделился Богдан, он беспомощно пошарил по карманам, как будто в поисках сигарет. Снег, медленно падавший с неба, запутался в его волосах.
Ульяна молчала.
— Отец еще был жив.
Она напрягла память, пытаясь вспомнить этого человека, седого, строгого, с темными, как и у сына глазами. Он приезжал лишь однажды, очень давно — говорил с сильным акцентом, держался очень надменно. Образ был слишком смутным, все время терялся среди других, призрачных, таящих и растворяющихся. У Ули заныла голова, ей захотелось в тепло.
— Когда он умер? — зачем-то спросила она.
— Четыре года назад. Мы были на похоронах, — без эмоций ответил мужчина, — ты помнишь?
— Нет, не помню, — вздохнула девушка, и они пошли обратно в вагон.
В коридорах маленького дешевого мотеля пахло хлоркой и плохим ремонтом. Судя по всему, запахом первого тщетно пытались скрыть признаки второго. Было неуютно и как-то зябко.
Ульяна сразу же забилась в угол маленького темного номера, сбросила обувь и пуховик и прижала колени к груди. Ей до ужаса хотелось спать, но в тоже время меньше всего на свете ей хотелось делать это здесь.
— Устала? — заботливо спросил Богдан. Он кое-как упихнул чемоданы в шкаф и чувствовал себя героем.
Волосы у них обоих были мокрые от снега. Если он будет идти так и дальше — из этой дыры им не выбраться, их попросту завалит здесь непроходимыми сугробами.
Страшно подумать — остаться здесь навсегда. В этом старом мрачном здании с длинными темными коридорами, скрипучими полами и узкими номерами. Со всеми блохами, тараканами и крысами, которые, без сомнения, снуют под полом. Более радужной перспективы Ульяна не видела никогда в жизни.
Она встала, стала раздеваться — бросила в кресло свитер, за ним рубашку, брюки, хотела и белье отправить следом, но смутилась внимательного взгляда Богдана. Ей отчего-то было не по себе, хотя она и понимала, что глупо стесняться собственного мужа. Это всего лишь усталость. Психоз. Последствия пережитого.
Сможет ли она стать прежней? Смогут ли они жить как раньше?
Ульяна завернулась в одеяло и расправила по подушке длинные пушистые темно-русые волосы. В таком освещении они казались черными, отчего в душе девушки зарождалось какое-то странное ощущение, не похожее не на что испытанное раньше. Как будто это не ее волосы, не ее тело, не ее жизнь. Она
