зачем-то поправил покосившийся венок с черной ленточкой «сыну» на простом железном кресте, ему показалось, что тот висит криво.
Фотография на кресте была черно-белая, старая, детская. Она пробуждала в душе мужчины бесконечную бурю эмоций, перед ним вдруг ожили воспоминания минувших лет. Этот хрупкий светловолосый мальчик стоял перед ним, как живой. В глазах его, небесно-голубых, отражались безрадостные небеса, полные мольбы и надежды.
Еще один человек, который погиб по его вине, как ему казалось.
А может быть сейчас там, где-нибудь далеко, где они сейчас, куда попадают все хорошие люди, они вместе… Ведь его жена была таким же маленьким ребенком, нуждающимся в тепле и любви, которых ему так не хватало, в понимании… Если бы не он! Ведь это же так просто порой — понять, это же так просто — прислушаться!
Он представил себе, как их души, сбросившие тяжесть прошедших лет, взявшись за руки гуляют по зеленым лугам райского сада, собирают фиолетовые маргаритки в призрачном лунном свете и улыбаются друг другу нежно и отчего-то виновато.
Нет… Он не мог поверить, что она мертва. Он не поверит, никогда не поверит! Даже, когда в одном из многочисленных моргов наконец-то найдет ее изуродованное тело. Он скажет — «нет, это не она, не моя жена». Она жива. Он чувствовал это или просто хотел верить… Она не может быть мертва! А кто может быть мертв? Даже бросая горсть земли в свежую могилу, мы все равно сохраняем частичку души человека в себе.
— Прости меня, — тихо сказал он мальчику на фотографии с чистой и светлой улыбкой и медленно побрел по дорожке, между ровных рядов могил под тающим в полете теплым снегом. Вскоре его хрупкую фигурку окутал мягкий полог серого тяжелого тумана, и он растворился в ней, словно и вовсе никогда не существовал.
Проверка документов закончилась, и все немногочисленные пассажиры парома разбрелись по палубе маленького, изношенного старого парохода. Особенным спросом пользовался убогий буфет, где можно было втридорога купить малюсенькие бутерброды с почерствевшим хлебом и пресный кофе.
На палубе было ветрено и холодно. Волны разбивались о борт, осыпая всю открытую часть градом тяжелых ртутно-серых брызг.
Она накинула на голову капюшон, словно остерегаясь, что кто-то узнает ее и огляделась: она осталась в одиночестве. Все ее попутчики благополучно предпочли спуститься вниз, где меньше качало и можно было найти себе какие-то другие занятия, кроме созерцания штормящего моря.
Она извлекла из кармана пачку сигарет, купленную на причале, и повертела ее в пальцах, читая предупреждение, написанное на ней по-польски. Ее знание языка вполне позволяло себе понять его смысл, впрочем, она и без этого догадалась бы, что здесь говориться о вреде здоровью. Этот вред волновал ее мало.
Она попыталась закурить — ветер все время тушил слабый огонек зажигалки, доживавшей свой век и после многочисленных попыток все-таки смогла это сделать.
Дым тяжело опустился вниз и слился с туманом, подбиравшимся к борту парохода. Все кругом им было окутано — этим туманом, они плыли через него навстречу неизвестности. Девушке вдруг вспомнилась картина — да, та самая — «Путник над морем тумана» и она ощутила себя тем самым путником, чья черная фигура бесстрашно возвышается над белесой мглой.
Кто она? Куда она плывет? Что она ищет? Что скрывает этот туман? Она не знала, и ей не хотелось знать. Это было то самое сладкое мгновение — когда ты не помнишь своего прошлого, потому что сжег все мосты, но еще не имеешь будущего и можешь написать его с чистой страницы.
В ее душе царила блаженная пустота: не было ни боли, ни горечи, ни радости, ни страха. Она готова была отчаянно броситься в непроглядные волны неизвестности, простиравшейся перед ней, как долгая, залитая туманом равнина на картине немецкого художника.
Она знала только одно:
К утру, когда паром достигнет берега, туман рассеется и все станет просто.
