гладкостью кожи. Ульяна блаженно прикрыла глаза, всем своим видом показывая, что она ничего не имеет против. Ворот широкой мужской рубашки, в которой она спала, соскользнул в сторону, обнажая выступающие, как птичьи косточки, ключицы. Это распаляло еще больше.
Искушение оказалось куда сильнее моих душевных сил. Я вкусил влажную сладость ее послушных губ, после чего невозможно было остановить себя никакими уговорами.
Я отстранился только, чтобы заглянуть в ее магические глаза, так и толкавшие на преступление.
— Я люблю тебя, — шепнул я. Вместо ответа Ульяна потянула меня на себя, требуя продолжения поцелуя. Или ей нечего было мне сказать, или она еще не готова была, в любом случае это было не важно. Смешно утверждать это, после всего, что я сделал, но я люблю ее, не нуждаясь в ответном чувстве. Мне достаточно захлебываться своей собственной бесконечной одержимостью этой женщиной, ее красотой, тонкостью и душевным изяществом, достаточно просто смотреть на нее, находиться рядом.
Холод больше не ощущался, нас накрыло таким обжигающим жаром, что я готов был распахнуть окно настежь, впустив в комнату морозный воздух и лунную зимнюю ночь.
Мои руки избавляют ее от рубашки, Ульяна не остается в долгу, раздевая меня. Все в какой-то спешке, яростно, торопливо, словно время решает все. Ее порывистое дыхание разрывает холодную ночную темноту.
Я говорю себе — остановись, пока не поздно, но, кажется, уже поздно.
В голове туман. Я не отдаю себе отчета в своих действиях. Что-то во мне такое проснулось, что прежде спало беспробудно, всю мою жизнь провело в этом коматозном сне и теперь отчаянно рвалось к жизни — яростное и жестокое.
Она будет меня ненавидеть. Наши отношения и так были слишком сложными, после этой ночи они едва ли станут проще.
Близость — это насилие, в любом случае. Подавление, унижение и победа кого-то над кем-то, кто готов признать себя пораженным. Я, к сожалению, познал эту истину слишком рано. Уж не знаю, все ли жертвы когда-нибудь становятся охотниками, из травоядных превращаясь в кровожадных хищников.
Я боюсь причинить ей боль, но контролирую себя слишком плохо. Мне кажется, что я — это не я. И не мои руки резко, пожалуй, даже грубо, заставляют Ульяну раздвинуть бедра. Она не стонет, нет, шумно выдыхает, запрокидывая голову. Ее лицо так близко, что я могу видеть, как дрожат ее плотно сомкнутые ресницы. Я снова и снова припадаю губами к ее шее, спутавшимся прядкам волос, прилипшим к разгоряченной коже.
Обращаюсь уже к ней, но почему-то мысленно:
Я не хочу причинять тебе боль. Я не хочу причинять ей боль.
Все, на что я пошел, было сделано ради ее блага. Может быть, это покажется диким, нелепым и смешным, но эгоизма в моих поступках было совсем мало. Да, я хотел иметь возможность быть с ней рядом больше, чем это было возможно, но… Я не способен был себя оправдать. По крайней мере, сейчас. Это ничего не меняло.
Я всего лишь хотел сделать ее счастливой. И я сделаю это, чего бы мне это не стоило. Я заплачу за это любую цену, пусть она будет даже в десять раз больше той, что я уже заплатил.
Я готов на все.
Я неслышно притворил дверь комнаты и тут же заметил тусклый огонек на конце сигареты, где-то рядом с окном. Мое путешествие на встречу к нему на ощупь через темноту, напоминало плавание одинокого маленького корабля в непроглядных волнах ночного океана, когда единственной нитью Ариадны, соединявшей его с берегом, был далекий свет маяка. Честно сказать, в жизни я маяков никогда не видел, хотя на морском берегу бывать мне доводилось достаточно часто. Я даже захотел утром прогуляться вдоль побережья и поискать маяк здесь.
Света расположилась у окна. Я без труда догадался, что она не спит. Когда глаза немного попривыкли к недостатку освещения, я различил ее бледное лицо, повернутое к окну, окутанное облаками сигаретного дыма.
— Чего тебе? — грубо осведомилась она.
Я присел на край ее постели.
— Света…
— Не называй меня так. Ты же знаешь, что я это ненавижу, — зло перебила девушка и потушила сигарету пальцами, словно она была в чем-то виновата, — в этом чертовом доме слишком хорошая слышимость.
Она заговорила о том, о чем мне с ней хотелось говорить меньше всего, но я догадывался, что без этого не обойдется. Она просто не сможет промолчать, это дураку было понятно.
— Мне было очень приятно слушать, как стонет твоя баба, — продолжала Света разъяренным шепотом. Она вскочила с места и подошла ко мне, взяла за подбородок и заставила посмотреть себе в лицо. Глаза ее горели ярче, чем еще недавно сигарета, отчаянным зеленым пламенем. Этот огонь пытался прожечь мне душу или, как минимум, заставить раскаяться.
Ненависть, исходившую от нее я испытывал почти физически.
— И как ты трахал ее? Рукой как меня или она удостоилась большей чести?
— Прекрати, — оборвал я. Мне очень хотелось ее ударить.
— Почему это я должна прекращать?! — зашипела Света, — мне, может быть, интересно, распрощался ли ты наконец с девственностью или нет. Или у тебя и вовсе какие-то проблемы…
— Единственная моя проблема — это ты, — мрачно сказал я. Нельзя было этого, но нервы сдали. Я так не думал на самом деле.
Она врезала мне пощечину и отбежала куда-то в темноту.
— Лучше бы я сдохла от передоза, — бросила девушка и разревелась. Мне ничего не оставалось, как броситься ее утешать. Она в начале отбивалась, но потом позволила себя обнять.
— Ну, пойми и ты меня, — вкрадчиво заговорил я, — я не хочу тебе зла. Я же люблю тебя.
— Ты никогда меня не любил.
— Это ложь, — возразил я, — я любил тебя всегда, но не так, как тебе бы хотелось. Прости меня. Но ты лучше меня знаешь, что мы не можем…
— А с ней ты можешь? — перебила Света и резко оттолкнула меня, подошла к подоконнику и взяла с него сигареты, продолжила ревниво, — ты любишь ее так, как я хотела бы, чтобы ты любил меня.
— Она не виновата в этом, — напомнил я.
— Виновата! — рявкнула девушка и закурила, — она не достойна тебя, твоей любви. Ты не такой как все, ты гений… А она глупая мещанка. Что ты только в ней нашел?
— Света…
— Не называй меня так, урод! — зарычала она, набросилась на меня с кулаками, но также быстро остыла, — сука! Хотя бы, когда ее тут нет!
— Держи себя в руках, — потребовал я, испугавшись, что она говорит слишком громко и разбудит Ульяну, спящую в соседней комнате. Еще только лишних вопросов мне для полного счастья не хватало.
— Не приказывай мне, — тихо и холодно сказала Света, — ты не мой хозяин. Ты что-то заигрался и сам себе поверил, что я всего лишь прислуга. Но, мой дорогой, вынуждена тебя огорчить. Я не обязана слушаться тебя и терпеть все это я тоже не обязана! Я потащилась за тобой в другую страну, бросила все, что у меня было, стала соучастницей этой идиотской авантюры! Неужели ты сам не понимаешь, насколько это все глупо? — она сделала паузу и продолжала язвительно, — какова она в постели? Стоило это всех твоих мучений? Скажи… разве нельзя было добиться этой женщины как-нибудь по-другому, без поддельных документов, похищения и проданных органов?
— Ты ничего не понимаешь, — упрямо покачал головой я.
— Я ничего не понимаю.
Я отошел к окну, забрал у нее сигарету и затянулся сам. Мне не хотелось думать о том, какие за этим потянуться последствия, мне необходимо было хоть немного привести в порядок перепутавшиеся мысли, хоть немного расставить все по местам.
— Если бы у тебя была возможность начать новую жизнь, по-настоящему новую жизнь, — нервно
