усиления физических нагрузок для стажеров данной Кафедры и иных подобных воинских учреждений. Если что-то будет на теле мешать или вызывать раздражение — немедленно обращаться ко мне. Можно даже среди ночи. Так… еще минут пять постарайтесь лежать неподвижно. Желательно громко не говорить, а уж тем более не кричать.
Ближе всего к нему оказался Гарольд, который чуть ли не шепотом поинтересовался:
— Если мы крикнем, присоски испугаются и сбегут?
— Зря смеетесь, молодой человек. — Профессор склонился над воином с каким-то прибором, проверяя, как ведут себя странные пластиковые нашлепки. — И называйте их для удобства пеленгами. Пеленги ведь и в самом деле почти живые. Даже имеют некоторые зачатки искусственного интеллекта. И им необходимо время для приживления…
После таких объяснений возмутился все слышавший Граци:
— Не хватало, чтобы они приросли к нам навечно! Потом завладели бы нашим телом, мозгом…
— Было бы чем владеть! — строго оборвал его профессор. Посматривая на часы, обошел еще нескольких офицеров, довольно крякнул и разрешил: — Теперь можете смело бежать на завтрак. Но! Как только имя кого-либо прозвучит по внутреннему коммуникатору, немедленно мчаться сюда.
— А если идут занятия? — стал уточнять Гарольд.
— В любом случае! Все ваши преподаватели и инструкторы предупреждены. Всего хорошего!
По пути в свои комнаты, во время умывания и во время завтрака только и было разговоров что про странные эксперименты никому не известного гения. Ощупывали браслеты, рассматривали друг у друга почти приросшие к коже пеленги. Прислушивались к своим ощущениям и шутили на эту тему.
— Кажется, мне браслеты силенки прибавили как минимум втрое, — уверенно и с серьезной рожей заявлял Армата. — Пойду сегодня вечером и поколочу Гарольда.
В тон ему отзывался Граци:
— Давно пора наказать тебя за зазнайство. Если у тебя силы утроились, то у Гарри наверняка удесятерились. Чихнет нечаянно в твою сторону и…
— …Прощай, огурчик! — хором подхватили остальные друзья, словами шуточной песни оплакивая долю лучшего в отделении специалиста по самому сложному и современному вооружению.
На что Армата без всякой обиды дал пояснения:
— Так ведь колотить Гарольда я буду издалека, из тяжелого миномета.
Под смех друзей капитан Стенеси снисходительно скривился:
— Минометы любишь? Вот только погоди до первых учений, где мне доверят распределение оружия. Устрою так, что будешь даже спать с ним. А уж бегать — никто тебя не остановит.
Тогда как чуть в стороне Парадорский проводил интенсивный допрос своей любимой:
— Почему Сартре делает вид, что тебя не знает?
— Так я ведь тебе говорила, что он обо мне ни слухом ни духом. Надо вначале ему привет от брата передать, потом и пароль сказать…
— Ой! Брось эти шпионские игры! Я знаю, что ты с ним знакома лично, и жду от тебя немедленных объяснений.
— Почему знакома? С чего ты взял? — пыталась вывернуться заметно растерявшаяся Клеопатра и не нашла ничего лучшего, как самой перейти в наступление: — И чего это ты на меня набросился? Вдруг профессор и в самом деле меня когда-то в детстве видел возле брата. Может, и сейчас узнал, все-таки моя фотография у родственников имеется.
— Ты мне зубы не заговаривай. Лучше сразу признавайся: чего это ты с ним вчера перемигивалась и знаками обменивалась?
Девушка умильно нахмурилась, интенсивно пытаясь припомнить, когда, где и кто мог заметить ее переглядывания с Сартре. Получалось, только в конце ужина, а кто — уже и неважно. Но отговорка на этот случай отыскалась сразу:
— Да я ведь просто очень хотела с ним переговорить, узнать о брате, вот и смотрела слишком пристально. Когда уходили, хотела хоть издалека поздороваться и на себя внимание обратить. Вот профессор вроде как и кивнул мне в ответ спонтанно… Да и вообще, чего это ты меня так пытаешь? Если хочешь что-то узнать, идем к этому ученому немедленно и все выясним на месте. А то ведешь себя, как… как… как Рома Бровер!
Их старый и верный друг уже давно обретался где-то в далеких вражеских тылах вместе со своей супругой. Его все-таки забрали чуть больше четырех лет назад в разведку, переквалифицировали в специальной школе на шпиона и закинули в неизвестно какую систему неизвестно какой державы. Что Романа, что Магдалены порой в компании сильно не хватало, но те сами выбрали свою судьбу, став бойцами «невидимого фронта». А секретность их миссии не позволяла даже приблизительно догадываться, в какой части Галактики парочка находится. Разве только один раз одно из самых высокопоставленных лиц Оилтонской империи заявило: от усилий и умений супружеской пары Броверов зависит очень многое.
Спрашивать что-то больше никто не осмелился, но зато в своей среде друзья частенько употребляли сравнительные характеристики, подходящие синонимы, связанные с именем Романа или его фамилией. Особенно если речь заходила о шпиономании или излишней подозрительности. Так и говорили: «Оглядывается, как Рома». Или: «Тебе только с Бровером работать!»
Но еще воспоминания о старом друге всегда вызывали у Тантоитана ностальгический вздох, чем Клеопатра бессовестно пользовалась. Вот и сейчас он скривился, но дальше копать под профессора не стал:
— Просто не люблю, когда ты шокируешь меня своими тайнами.
— Ну так ведь женщина всегда должна оставаться загадкой для мужчины, — кокетливо пожала плечиками Клео.
— Ха! Тебе напомнить последствия подобных загадок? — ощерился Танти весьма угрожающе. — Например: что сделал Отелло с Дездемоной. А было бы в их отношениях все открыто и без недомолвок — жила бы дама, горя не зная.
— Фи! Нашел с чем сравнивать. Жестокий, страшно ревнивый мавр, который собственных мозгов не имел, а жил по чужим наущениям. Ты ведь у меня не такой.
— В смысле мозгов или жестокости — не такой?
— Во всем. — Клеопатра, уже закончившая свой завтрак, поднялась из-за стола. — Даже не ревнуешь никогда.
— Ого! — поспешил за ней и Танти, на ходу склоняясь к розовому ушку. — А что, есть повод? И моей принцессе хочется стать Дездемоной?
— Это еще кто кого задушит! — пригрозила девушка, оглядываясь по сторонам и осуждающе добавляя: — И чего ты так кричишь? Мы ведь договорились называть друг друга принцессой и рыцарем только наедине. Это ведь только наше, сугубо личное обращение.
— Да? — уже на ходу откликнулся Танти. Они покинули столовую одними из первых и спешили в свою комнату, чтобы взять нужные для первого занятия тетрадки-регистраторы. — И что тут такого личного? Все ребята и так знают, что ты моя принцесса, а я твой рыцарь. Или все-таки хочешь сменить…
— Нет! Да и тебе имя Отелло совсем не идет. Ха! Алоису, кстати, тоже, — неожиданно вспомнила она об их новом чернокожем приятеле. — Слишком неброско он смотрится, не правда ли?
— Точно. Вот кому с Бровером работать в паре…
Вскоре уже все тридцать офицеров сидели на первом, так сказать, ознакомительном занятии. Чуть сбоку за их спинами разместился и куратор, майор Хайнек. Занятие вел один из преподавателей, работающий здесь с первого дня основания Кафедры. Он довольно подробно и красочно стал описывать как саму Нирвану, найденную шестьсот лет назад, так и все чудеса, творящиеся у нее внутри и на поверхности. Причем многие нынешние тайны оказались не для широкой огласки, и даже в самой Оилтонской империи о ней простые обыватели ничего интересного не знали. А ведь, как показалось одно время, эта планета по своей уникальности могла удивить, увлечь, заманить любого исследователя. Не Хаитан, конечно, но и далеко не рядовая планета. И это при том, что почти вся поверхность занята двумя противоположными по температурам пустынями: ледовой и песчаной.
Полезных ископаемых на Нирване не было. Совсем. Залежи руд отсутствовали. Ни угля, ни нефти. Даже отложений соли было не сыскать. Да что там соли, нормального песка, годного для производства
