имевшей свою специфику в отличие от преследования других уголовных преступлений, стали «эксперты» — разного рода специалисты по распознаванию ведьм и проведению связанных с этим процедур. В результате, в разоблачение ведьм, так или иначе, оказывалось втянутым все местное сообщество и суды над ведьмами становились настоящим общественным событием.
Проведение публичных судебных процессов против ведьм стало наиболее эффективным способом внедрения в общественное сознание нового правового толкования ведовства как уголовного преступления. Последние всегда рассматривались обществами как наиболее опасные, и такая интерпретация оказалась вполне приемлемой для социального усвоения. Именно на судах чиновники, трактовавшие деяния тех, кто считался ведьмой, и выносившие им приговоры, особые следственные процедуры и ритуал казни — все наглядно демонстрировало обывателям новую установку: ведовство — тяжкое преступление против общественного благополучия и спокойствия и потому должно быть наказано. Впоследствии события и детали наиболее интересных судов облекались в форму популярных памфлетов и относительно быстро расходились по всему английскому королевству и даже за его пределы.
Необходимость приучить общество к мысли об уголовно-преступной природе ведовства как народной практики повлекла за собой формирование образа ведьмы-преступницы. Транслировавшийся в популярных памфлетах, он был по своему характеру идеологическим, поэтому в значительной степени фиктивным. Реальные обвиняемые не всегда соответствовали ему и он не отражал в полной мере реальную картину общественного восприятия ведьм и ведовства, хотя, как продукт государственной политики, претендовал на это. Признание ведовства опасным преступлением дало импульс к развитию идеи об угрозе, потенциально исходящей от ведьм, подразумевавшей, в свою очередь, мысль о необходимости избавления от них путем насильственного исключения их из общества. В сущности, образ ведьмы-преступницы представлял собой образ коллективного врага, который стал ключевым средством пропаганды изменившегося отношения власти и общества к колдовским практикам.
Как и в случае с внедрением в официальную сферу традиционных методов социального дисциплинирования ведовства, правовая трактовка обеспечила идейную направленность образа ведьмы- преступницы, в то время как его базовое содержание задавалось преимущественно фольклорной традицией. В результате преломления народных представлений в правовом ключе, ведовство стало мыслиться как особого рода преступное ремесло и, как любой другой преступный вид деятельности, стало трактоваться как занятие, ведущее человека к позору и бесчестью.
Постепенно в образе ведьмы-преступницы были аккумулированы наиболее отрицательные черты, приписывающиеся в обществе преступникам, что привело к трансформации его в образ идеальной преступницы. Социальный портрет последней включал в себя отталкивающую внешность, злую натуру, скверный характер и дурные наклонности, не соответствующий принятым моральным нормам образ жизни и социальное неблагополучие. Природе ведьм приписывалась мизантропия и агрессия. Представляемая в такой манере ведьма воспринималась как социально чуждый персонаж, ставший таковым в силу своей асоциальности, и потому подлежащий изгнанию и уничтожению. В образе ведьмы-врага сконцентрировался весь христианский пафос «очищения как отчуждения». Направляемый официальной антиведовской политикой этот образ получил в эпоху преследований ведьм статус социальной нормы. С ее помощью общество определило ведьмам должное место в миропорядке, коим оказалось место вне социального бытия, и бытия как такового — в смерти.
Благодаря умелым действиям со стороны власти, формирование социального восприятия ведовства происходило посредством взаимодействия между официальной культурой и народной. Практическим средством этого взаимодействия стала памфлетная литература, отразившая восприятие ведовства обыденным, массовым сознанием и преломление его в официальной трактовке. Проведенный анализ источников, использовавшихся для создания популярных памфлетов о ведовстве, комплекса приемов и средств, с помощью которых они создавались, сюжетов и нарративов, лежащих в основе их содержания, а также исследование авторства памфлетов показали, что популярная литература о ведовстве эффективно использовалась властью для популяризации государственной концепции ведовства. Основными функциями памфлетов стали информационная, пропагандистская и назидательная, которые все вместе были направлены на формирование в массовом сознании образа врага в лице ведьм, и убеждение общества в опасности, исходящей от них, и, как следствие, в необходимости их искоренения.
Эффективная идеологизация ведовства стала возможной потому, что традиционные обвинения в ведовстве, как и вера в ведьм, играли в народной культуре функциональную роль. Как любой социальный феномен ведовство выступало инструментом конструирования и воспроизведения социальной реальности. Большое значение ведовство как часть народной культурной практики играло в соседско-бытовых взаимоотношениях, связанных с повседневной жизнью деревенского общества, и, в первую очередь, с его женской частью. Это обусловило значительное место в традиционном восприятии ведовства идее о ведьме-женщине, в которой отразилась специфика традиционной женской субкультуры. В рамках последней ведовство выполняло объяснительную и регулятивную функции, которые реализовывались во всех основных повседневных структурах, к которым имели отношение женщины, а также возникающих в их рамках конфликтах.
В рассматриваемый период традиционные обвинения в ведовстве, первоначально сформированные в народной культуре и играющие в ней функциональную и стабилизирующую роль, под напором разных социокультурных и политических факторов, религиозной нестабильности и борьбы, при всестороннем участии монархии и вследствие уникальной исторической ситуации, породившей «демономанию» и «ведьмоманию» трансформировались в общественный стереотип. Специфика последнего заключалась в том, что сфера его применения вышла за рамки только традиционных межличностных конфликтов на хозяйственно-бытовой почве, получив правовую, религиозную и идеологическую интерпретацию. Представление о вмешательстве ведьм, а с ними и дьявола в жизнь людей стало крайне живучей популярной идеей, которая циркулировала в обществе, транслировалась памфлетной литературой того времени, поддерживалось властью, проводившей преследования ведьм и клиром, одобрявшим такую политику и поддерживающим ее на уровне приходов. Наибольшее распространение эта идея получила в восточных графствах, где были сильны пуританские общины, в которых культивировалась чистота веры и правильность религиозного поведения. Страх перед ведьмой и ненависть к ней стали одной из самых характерных черт повседневной жизни английского общества эпохи «охоты на ведьм». Интерпретация любого необъяснимого события негативного характера причастностью к нему ведьм стала обыденностью и нормой общественного сознания.
Возникший популярный стереотип об абсолютном зле, которое несут ведьмы в обществе, гармонично впитал в себя традиционную модель обвинения в ведовстве. Восприятие ведьм как социального зла подразумевало обоснование вреда, причиняемого ими, что и было предпринято властью в процессе правовой интерпретации и институционализации ведовства. Народное восприятие ведовства отличала характерная черта традиционного мышления, в соответствии с которой абстрактные идеи добра и зла осознаются лишь в конкретно-чувственных формах. Поэтому вред от ведовства в народном варианте всегда представлялся материально-конкретным, в отличие, от его ученой интерпретации демонологами. Зло близкое и понятное «молчаливому большинству» общества было реально ощутимым, зримым, вполне конкретным. Оно воплощалось в лице ведьм и последствий их дурных дел по отношению к миру и людям. Корни правового понимания в Англии ведовства как реального вреда, закрепленного в антиведовском законодательстве в виде определения ведовства как уголовного преступления, лежат преимущественно в народном восприятии колдовства и его эффектов. В этом заключается одна из существенных особенностей английской модели ведовства.
Непосредственное воплощение идеи о колдовском вреде отразилось в популярных представлениях о порче и колдовских болезнях, которые наиболее полно воплощены в идее о домашних духах ведьм. Низовая ипостась последнего, заключавшаяся в представлении его как личного помощника ведьмы, обнаруживает народное происхождение этой идеи. Особенностью представлений о домашних духах в народном восприятии явилось отсутствие в них стройной системы и однозначных интерпретаций. В значительной степени это объясняется характером и спецификой источников, в которых эти представления запечатлены, а также условиями, в которых те создавались. Другой особенностью представлений об imps являлся кумулятивный характер вдохновлявших их источников, заключавшийся зачастую в противоречивом нагромождении различных мифологических, фольклорных, христианских, а также «ученых» идей. Иными
