— Меня затрудняет то, что я получаю противоречивые распоряжения относительно обращения с этим счетом.
— Но в чем проблема? Прошу прощения, я все равно не понимаю.
— Дорогая мисс Баззаз, в течение последних двадцати четырех часов я беседовал еще с одним человеком, претендующим на то, чтобы представлять наследников и душеприказчиков этого счета. Именно в этом моя проблема.
— Кто это?
— Деловой партнер вашего дяди. Как вы понимаете, его имя я должен держать в секрете.
— Он самозванец, — сказала Лина.
— Боюсь, что нет. Он представил те же самые свидетельства своих полномочий, что и вы, то есть номер этого самого счета — номер, который знали только ваш дядя и назначенный им представитель. Это для меня загадка.
— Он самозванец, — повторила Лина. — И что вы собираетесь делать?
— Я ожидаю распоряжений.
— Распоряжений? От кого вы получаете распоряжения?
— От посредника, о котором я говорил и который уже много лет представлял интересы вашего дяди в отношениях с нашим банком.
— Этот человек из Ирака? — спросила Лина. Она подумала, что он говорит о Хаммуде.
— Нет, мадемуазель. Не из Ирака. Если уж вы так хотите знать, то он американец.
— Американец? Почему вы спрашиваете у американца, что вам делать с деньгами моего дяди? Мой дядя ненавидел Америку.
— О нет, здесь вы ошибаетесь, мисс Баззаз. Что бы он там ни говорил в своих речах, ваш дядя отнюдь не ненавидел Америку. В этом я могу вас уверить.
Лина была сбита с толку. Почему Правитель выбрал американца, чтобы представлять его в наиболее секретных банковских делах? Это было совершенно бессмысленно.
— Когда же вы увидитесь с этим посредником?
— Рассчитываю, что на этой неделе. Он позвонил и сказал, что вскоре приедет в Женеву. Так что ждать не долго.
— И тогда вы получите распоряжения?
— Да, я так думаю. Я объясню ему эту ситуацию, и он должен предложить мне соответствующий способ действий.
Лина раздраженно покачала головой.
— Значит, я прямо сейчас обращусь в Си-эн-эн. Я позвоню им в Париж, и они будут здесь уже сегодня.
Мерсье успокаивающе поднял руку.
— Нет, нет, прошу вас, не делайте этого. Подождите, пока я переговорю с этим американским джентльменом. Тогда я буду рад принять вас еще раз и, я уверен, мы обсудим все дела гораздо подробнее. С самыми благоприятными результатами. Обещаю вам. Но до тех пор я ничего сделать не смогу.
Лина поняла, что ей не остается ничего другого, кроме как согласиться.
— Когда же вы сможете меня принять?
— Очень скоро. Позвоните мне через несколько дней, и мы назначим следующую встречу. К этому времени я, наверно, смогу вас чем-нибудь обрадовать.
— Хорошо, я позвоню вам. Но если и тогда останутся проблемы, я обращусь в Си-эн-эн.
— Благодарю вас, мисс Баззаз. Очень ценю ваше терпение.
Мерсье слегка поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
Через несколько секунд вошла секретарша приемной, чтобы проводить Лину к выходу. Они проделали весь обратный путь по лабиринту узкого коридора, вдоль стен, украшенных изображениями высокогорных лугов Швейцарии и девственно-белых вершин гор. Эти картины должны были вызывать возвышенные чувства и были своеобразным молчаливым гимном деньгам. Ни малейшего намека на то, что банк сознательно отмывал деньги для самых коррумпированных и корыстных людей на планете.
— Через какую дверь, мадам? — спросила секретарша, когда они подошли к выходу. Лина сначала не поняла, в чем дело; женщина объяснила ей, что, кроме официальной передней двери, в банке есть еще и другая — для тайного выхода.
— Через переднюю, — ответила Лина. Ее игра была сделана.
Несколькими секундами позже она поняла, что совершила ужасную ошибку.
Около дверей, у края тротуара, стоял лимузин «мерседес» с затемненными стеклами. Рядом с машиной, в нескольких метрах от Лины, стоял палестинский охранник, который гнался за ней из клуба «Гаргойл». Сейчас на нем были синие джинсы и темные очки; больше всего он напоминал участника массовки на киносъемках. Спереди и сзади машины на тротуаре стояли еще два небрежно одетых молодых человека. Лина окинула взглядом улицу в надежде увидеть полицейского или хотя бы просто прохожего, но улица была пуста. Несколько человек, проходивших здесь случайно, сейчас собрались в конце улицы, на площади Бель-Эр, где упал какой-то араб, по-видимому с сердечным приступом, и собрал вокруг себя толпу.
Лина хотела крикнуть, но только она раскрыла рот, как «мерседес» загудел, перекрывая ее голос. Палестинец и двое его подручных двинулись к ней, а тяжелая дверь позади нее была уже плотно закрыта. Она крикнула еще раз, ее крик снова был заглушен клаксоном, и тогда она рванулась по тротуару прочь от «мерседеса», пытаясь в последний момент проскочить в остававшийся проход. Но молодой человек, стоявший с этой стороны, быстро подошел к ней, и Лина врезалась прямо в него, как в железный столб. Она упала назад, палестинец подхватил ее сзади одной рукой, а другой рукой прижал ей к носу и рту платок. Через секунду она безжизненно повисла на его руках. Открылась задняя дверь «мерседеса», и она упала на сиденье, как мертвая.
Пока разыгрывалась эта сцена, на улице, казалось, никого не было. Но когда «мерседес» рванулся с места по направлению к аэропорту, открылась дверь прокатного «опеля», который был припаркован через несколько домов от «Кредит Мерсье» у противоположного тротуара, и из него вылез мускулистый мужчина с курчавыми темными волосами. Когда около дома одиннадцать шла возня, он скорчился на сиденье и не был виден с улицы. Но теперь Мартин Хилтон пошел к телефонной будке, чтобы позвонить в свою штаб- квартиру.
Глава 32
Очнувшись и открыв глаза, Лина увидела только темноту. В первое мгновение она в панике подумала, что ослепла, но потом поняла, что лежит на каменном полу в темной комнате. Она почувствовала головокружение, словно падала в этом черном ящике в пустоту. Сев и ощупав себя, она обнаружила, что на ней тот самый костюм, в котором она была в Женеве. Сначала это успокоило ее, но потом она залезла рукой под блузку и поняла, что на ней нет бюстгальтера. Кто мог его снять, что вообще происходило в последние часы, где она оказалась и как сюда попала — ничего этого она не помнила.
Запах, стоявший в комнате, подсказал ей, что она, по-видимому, в Багдаде. Это была резкая вонь человеческих отходов, смешанная с запахом пищи, пота и гниения. В темной комнате обоняние заменяло зрение — это было единственное информативное чувство. Лина ощутила тошноту, поднимавшуюся из желудка, и острое желание облегчиться. Она вслепую поползла на четвереньках к источнику вони и отпрянула, когда ее рука нащупала отверстие в полу и попала во что-то мокрое. Она присела на корточки над этим примитивным туалетом, а потом инстинктивно потянулась за туалетной бумагой; поняв, что ее нет, она воспользовалась краем своей юбки.
Пробираясь на ощупь вдоль шероховатой бетонной стены своей камеры, Лина услышала крики. Кричала женщина — отрывисто и громко, так что Лине сначала даже показалось, что она кричит в той же темной комнате. В страхе Лина упала на пол; но рыдания продолжались, и она поняла, что эти звуки
