повел по коридору. Они сделали несколько поворотов, прошли по одному коридору, по другому и наконец подошли к комнате, откуда доносились голоса. Войдя в комнату, она услышала громкий мужской голос:
— Хейаха. А вот и она. Вот наш информатор. Вот кто рассказал нам все о твоих преступлениях.
Камаль снял с нее повязку. Лина открыла глаза и издала короткий крик: «Йумма!» («Мамочка!») У стены была подвешена на веревке та добрая иракская женщина, которая приласкала ее ночью. С нее сорвали жалкие лохмотья. Тело ее состояло, кажется, из одних костей; старая кожа просвечивала, груди висели, как пустые мешочки. Перед ней стоял толстый мужчина с огромной головой; его тело напоминало спрессованную массу железного лома. В руке у него был «кайбул» — металлический хлыст. Он снова заговорил с седоволосой женщиной.
— Эта леди из Лондона все рассказала о тебе, старуха. Про все, что ты говорила ей сегодня ночью. Про твои высказывания против партии. Про твой заговор против иракского народа. И про твой сговор с евреями против арабской нации. Она все нам рассказала. Она предала тебя.
Лина не смогла вымолвить ни слова. Старая женщина посмотрела прямо ей в глаза. Лина отвела взгляд.
— Йа гахба! — крикнул большеголовый и занес металлический хлыст над головой. — Ты шлюха. Мы должны наказать тебя за эти страшные преступления против нации и партии. — Он сильно ударил старую женщину хлыстом, отчего ее слабые кости хрустнули, как сухие прутья.
Лина закричала так громко, что заглушила крик старухи.
— Йа кальба! (Ты, сука!) — выругался большеголовый, снова поднимая хлыст и опуская его. Женщина издала сдавленный стон. Последовал новый удар, и еще один.
Лина снова закричала. На этот раз она выкрикнула: «Кафи!» («Прекратите!») Старая женщина уже безмолвно корчилась на веревках, болтаясь, как марионетка на ниточках. Она снова смотрела на Лину. В ее глазах не было злобы — только прощение.
— Прекратите! — еще раз крикнула Лина. Но было уже поздно. На женщину обрушился очередной удар. Вместо крика из нее вырвался короткий, оборванный звук, и ее избитое лицо стало синеть. Лина вдруг представила себе лицо своей тети Сохи — примерно ровесницы этой несчастной, — которая, наверно, погибла таким же трагическим образом. — Возьмите меня! — закричала Лина. — Я пойду на ее место. Прекратите! Возьмите меня вместо нее.
Своим криком Лина задержала очередной удар, но было уже поздно. Лицо старой женщины стало багрово-синего цвета, голова безвольно свесилась. Они оставили ее висеть так некоторое время, а потом выплеснули на нее ведро воды; но она не ожила. Уже потом они обнаружили, что, когда началось избиение, она откусила себе кусок языка и подавилась собственной кровью и рвотой. Теперь она освободилась для вечной жизни.
— Ты хочешь, чтобы начали допрос сейчас или попозже? — спросил Камаль.
— Сейчас, — ответила Лина. Она была готова умереть.
— Тогда мы начнем попозже. — Камаль засмеялся, ему было весело. Они увели Лину обратно по коридору. Все устали, и допрос был перенесен на завтра.
Глава 33
Это произошло, когда Сэм Хофман шел по Гановер-сквер в библиотеку Британского музея, где хотел взять полный комплект документов по правовому регулированию банковского дела в Швейцарии; он надеялся, что это поможет перестроиться для новой атаки на Назира Хаммуда. Вдруг он почувствовал легкий толчок сзади. Сначала он не обратил на это внимания, но потом его толкнули в локоть еще раз, уже сильнее, и кто-то проговорил рядом с его ухом:
— Не оборачивайтесь. У меня есть новости о вашей знакомой, Лине.
Хофман моментально оглянулся налево и увидел в шаге позади себя загорелое лицо Мартина Хилтона.
— Вы идиот, — прошипел Хилтон. — Я же сказал, не оборачивайтесь. Вы что, не знаете, что за вами следят?
— Плевать, — сказал Хофман. — Кто за мной следит?
— Все. Закройте рот и делайте то, что я говорю; тогда я расскажу вам о Лине. Через час будьте в Кью-Гарденз, перед Палм-Хауз. Если за вами не будет хвоста, я подойду к вам и попрошу сигарету. Тогда мы сможем поговорить. Ровно через час.
Они дошли до угла. Хилтон повернул на девяносто градусов, чтобы перейти на другую сторону. «Она жива?» — прошептал Хофман, но Хилтон не ответил. Он уже переходил улицу.
Через час Хофман стоял около стеклянного павильона, известного под названием «Пальмовый домик», рассматривал посаженные вокруг него розы и гадал, где может быть Хилтон. Кью — это длинная аллея на западной окраине Лондона, но трудно было представить, что Хилтон куда-то может опоздать. Хофман подождал пять минут, десять, пятнадцать и уже почти отчаялся, как вдруг какой-то мужчина в соломенной шляпе с остроконечной ван-дейковской бородкой попросил у него сигарету. Сначала он подумал, что это гомосексуалист, который хочет познакомиться, но потом узнал тщательно замаскированное лицо Мартина Хилтона.
— Давайте пройдемся, — сказал Хилтон. Он вывел Хофмана на тропинку, ведущую в дальний конец Кью-Гарденз к японской пагоде.
— Где Лина? — сразу же спросил Хофман. Он и ждал ответа на этот вопрос, и боялся его.
— Она в Багдаде. Они схватили ее вчера в Женеве и посадили в самолет. Мы достали в аэропорту полетный план этого самолета и знаем, что он приземлился в Багдаде.
— Она жива?
— Этого мы не знаем. Вероятно, ее повезли в главную тюрьму. Что с ней стало потом, нам неизвестно.
— Кто это «мы»? Вы все время говорите «мы».
— Государство Израиль.
— Черт! Вас ей только не хватало.
Глаза Хилтона вспыхнули, но он сдержался.
— Кроме нас, у нее сейчас никого нет. Но, к сожалению, мы ничего не можем для нее сделать. В Багдаде у нас сейчас очень мало людей.
— Черт, — снова сказал Хофман.
Они проходили мимо еще одной стеклянной оранжереи. Под высокой арочной крышей из стекла и железа были устроены миниатюрные джунгли — с драконовыми деревьями, водяными лилиями и цветущими камелиями. Это была маленькая тюрьма, в которой джунгли содержались посреди Лондона против их воли. Хофман обернулся к израильскому агенту.
— Что я могу сделать, чтобы вытащить ее оттуда?
— Это зависит от того, есть ли у вас связи в Багдаде.
— Нет, — ответил Хофман после короткого раздумья.
— Может, вы знаете кого-нибудь, кто может повлиять на нужных людей в Багдаде — политически или, например, с помощью денег.
Хофман снова задумался. Он понял, что такой человек есть, хотя мысль эта была ему отвратительна. Это был его давний друг, в последнее время обернувшийся недругом, — принц.
— Может быть, — сказал Хофман.
— Думаю, вам следовало бы использовать любое такое влияние как можно быстрее. Боюсь, что у вас мало времени.
Они приближались к веретенообразной японской пагоде. Хофман снова обернулся к своему спутнику. В своей соломенной шляпе и с остроконечной бородкой израильтянин выглядел смешно и нелепо.
— А почему вы мне об этом сообщили? — спросил он. — Вам-то что до этого?
— Мы используем все возможности создавать проблемы для Ирака и для тех, кто его поддерживает. А
