арабская поп-музыка — какая-то женщина с голосом как у дворовой кошки пела под металлический аккомпанемент электрического «уда».
— Не надо музыки, — сказала Лина из-под одеяла. К ее удивлению, он немедленно выключил магнитофон. Что ж, у смертников, по крайней мере, есть особые права.
Они ехали долго, очень долго. Через одеяло Лина чувствовала ветер. Видимо, они ехали по широкому открытому шоссе. Лина хотела, чтобы это уже скорее кончилось. В ее сознание стали закрадываться предательские мыслишки о том, что она может спастись. Это было опасно. Неизбежность смерти служила единственным подспорьем мужеству. Если же оставалась возможность спастись и было для чего жить, то возвращался ужас. Но вот машина снизила скорость на одном круговом объезде, потом на другом. До Лины донесся странный шум, похожий на гул мотора, вначале отдаленный, потом все ближе. Она даже подумала, не сошла ли она с ума после стольких часов страха и напряжения.
Машина сделала поворот и остановилась. Водитель опустил стекло и сказал по-арабски: «Сафир аль-Саудийя». Опять саудовский посол! Водитель показывал кому-то — судя по грубому голосу, охраннику — какие-то бумаги, а может быть, отдавал деньги — Лина понять не могла. Потом, когда охранник пустил их через пропускной пункт, она услышала грубое ворчание.
Водитель снова поднял стекло и нажал на газ.
— Вы любите музыку? — еще раз спросил он.
— Да, — ответила Лина. В этот момент она поняла или каким-то шестым чувством почувствовала, что будет жить.
Слушать музыкальные трели ей пришлось секунд тридцать, а потом машина остановилась. Водитель открыл дверь, стянул с нее грязное одеяло и бросил на землю. Он помог Лине встать на ноги, потом аккуратно развязал на ней черный колпак и снял его.
Обретя зрение, Лина увидела в десяти метрах от машины самолет «Лир». Трап был опущен, а в открытом люке стоял стюард, знаками подзывая ее подняться на борт. Лина обернулась и посмотрела на машину. Это был длинный черный лимузин с дипломатическими номерами. И тут она наконец поняла, что водитель был шофером саудовского посла.
— Быстрее! — сказал стюард, жестом показывая, чтобы она поднялась в самолет. Лина в последний раз оглянулась и посмотрела на машину и водителя. Она все еще была не готова просто так улететь. Ей нужно было что-нибудь, что напоминало бы ей о клятве, данной Джаваду и всем умершим. Она увидела сырое тюремное одеяло, лежавшее на земле, и подхватила его.
— Пожалуйста, поскорее, — еще раз сказал стюард. Пилот тоже делал ей знаки, что пора улетать. Сейчас они боялись Багдада больше, чем она. Лина взобралась по трапу. Стюард быстро закрыл дверь и проводил ее до сиденья. Он предложил Лине что-нибудь выпить, словно она внезапно оказалась гостем в отеле «Ритц». Лина выбрала стакан воды.
Когда самолет разбегался по взлетной полосе и с ревом взмывал в воздух, Лина закрыла глаза. Ей хотелось испытать какое-то особое чувство освобождения, но перед глазами у нее по-прежнему стояло лицо поэта и она знала, что так и осталась в галерее мертвых.
Когда они поднялись, стюард обернулся к ней.
— Прошу прощения, пилот интересуется насчет пункта назначения, — сказал он. — У него приказ забрать вас и доставить туда, куда вы пожелаете.
Лина задумалась лишь на мгновение.
— В Женеву, — сказала она.
Через час, когда к ней снова вышел стюард и сказал, что они покинули воздушное пространство Ирака, Лина спросила, может ли она связаться с Лондоном. В эти первые минуты свободы она думала о том, что будет делать дальше, и поняла, что ей нужна помощь. Она часто спотыкалась, когда действовала в одиночку, и совершила слишком много ошибок. Лина подумала о Сэме, вспомнила его взгляд спросонок, когда она постучалась в его дверь, желание в его глазах, когда она погладила его по щеке. Вспомнила она и то, как он инстинктивно потянулся к поэту Джаваду в тот первый вечер у Дарвишей, когда Лина думала лишь о том, чтобы спрятаться.
Стюард ответил, что они могут послать телеграмму в любую точку земного шара. Лина написала текст — всего одно предложение — полностью, без сокращений. Телеграмму нужно было отправить немедленно в Лондон по указанному адресу на Норт-Одли-стрит. В ней говорилось:
«Встречайте меня завтра в Женеве в полдень у парка „Жемчужина озера“. Подпись:
Прочитав текст, стюард широко раскрыл глаза и спросил:
— Вы — Анук Эме?
— Да, — ответила она. Поскольку ее самой уже не существовало, имя не имело никакого значения.
Часть пятая
Море денег
Глава 35
Лина сидела на втором этаже кафе на рю де Лозанн, напротив входа в парк, который швейцарцы называли «La Perle du Lac».[21] Этот парк, зеленый и сочный, раскинулся на берегу озера, как изумруд рядом с алмазом. Было без четверти двенадцать. У Лины болела спина, болели ноги, ныли ребра. Она заказала вторую чашку кофе в надежде, что это поможет ей меньше прислушиваться к боли.
Большую часть времени после возвращения в Женеву Лина потратила на то, чтобы избавиться от забот ее новых благодетелей — саудовцев. Они помогли ей пройти паспортный контроль в Швейцарии, выдав саудовский документ, в котором она была названа женой принца Джалала бин Абдель-Рахмана. В аэропорту их встречал саудовский генеральный консул, который настоял на том, чтобы она уехала в его лимузине. По дороге он ей ничего не рассказывал, да она и не спрашивала.
«Отвезите меня в „Бо Риваж“», — сказала Лина, мечтая о замечательной ванной комнате. И она действительно там остановилась, приняла ванну, после чего крепко и надолго уснула. Но вечером потихоньку выскользнула из гостиницы и пошла в город. Пропетляв по улицам несколько часов и убедившись, что за ней не следят, Лина вернулась в пансион около грузовых причалов; она была уверена, что про него никто не знал. После долгих оправданий перед мадам Жаккар по поводу ее отсутствия она внесла дополнительную плату за неделю вперед, и ее наконец оставили в покое. Она снова заснула глубоким сном, словно ее заковали в ледяной панцирь; но к утру панцирь начал оттаивать.
За несколько минут до полудня на рю де Лозанн остановилось такси, приехавшее из аэропорта. Мужчина в темных очках расплатился с водителем и направился к входу в парк. Он был одет в синий блейзер и серые фланелевые брюки-слаксы; через плечо висела кожаная дорожная сумка. Галстука, как с облегчением заметила Лина, на нем не было. Лина хотела, чтобы он был точно таким, каким она его запомнила. Он стоял у входа в парк, осматриваясь по сторонам и разыскивая ее. «Хелоу!» («Он красив!») — сказала она самой себе.
Не видя ее нигде, Сэм Хофман вошел в ворота парка. Было ровно полдень — назначенное время встречи. Но Лина научилась осторожности. Со своего наблюдательного пункта она видела значительную часть парка и подходы к нему и не хотела спускаться, не убедившись в безопасности. И вот, когда Хофман вошел внутрь, она заметила на одной из скамеек лысого мужчину с газетой. Цвет его кожи напоминал цвет
