— Посмотрим, — сказал Фокс. Он никогда не давал окончательных ответов, на случай, если ветер подует не в ту сторону. — Чем займемся сейчас?
Паппас пожал плечами. Ему стоило большого труда выносить манеру общения Фокса. Это один из тех людей, которые никогда не вели масштабных операций, никогда не вербовали агентов с риском для жизни. Он не знает, что такое работать своими руками, ощущать пальцами липкую паутину шпионских сетей. И никто не знает. Поэтому они все сидят в ожидании виртуальных перебежчиков.
— Мы ответим на письмо доктора Али, черт возьми, вот что. Но действовать будем очень осторожно. А потом создадим кучу сообщений, расписывая всем, что это дело оказалось пустышкой.
Фокс прищурился, как кот, раздумывающий, слопать добычу или немного поиграть с ней.
— Еще один вопрос. Как мы будем использовать этого парня, когда настанет момент?
— Очень аккуратно. Так, чтобы его не убили из-за нас.
— Не перебарщивай с профессиональной этикой, Гарри. Нам нужна информация, а теперь мы можем узнать много полезного, чего бы это ни стоило. Если, конечно, это будут реальные данные.
Гарри покачал головой. Скверно. Бравада Фокса — из тех вещей, что приводят к гибели агентов.
— Но мы будем работать именно так. Без глупостей, терпеливо, не забывая, что за этим адресом электронной почты стоит живой человек. Кроме того, мы должны быть уверены, что выдаем Белому дому правдивую информацию. Согласен?
Фокс пожал плечами. Как же Паппас не понимает? Это письмо изменило ситуацию, и не в том ключе, как хотелось бы ЦРУ. В правительстве поднимется шум. Ладно, пусть будет так, как рекомендует Гарри: Фокс предоставит в Белый дом сдержанный доклад. Если резюмировать, можно сказать следующее: новый информатор сообщил о том, что иранцы превысили степень обогащения урана, необходимую для использования в мирных целях, и приближаются к уровню, пригодному для изготовления оружия. Также было указано на возможность существования в Иране программы создания реактора на тяжелой воде. Данные неподтвержденные, источник непроверенный. Личность и степень его честности не установлены. Управление работает над тем, чтобы подтвердить информацию и дать оценку ее достоверности.
То, что они предоставят правительству в письменном виде, — чистая правда. Но Паппас подозревал, что Фокс начнет играть втемную и поделится информацией с друзьями в верхах. И все это начнет раскручиваться быстрее иранских центрифуг, на которых идет обогащение этого самого урана. Фокс всегда так поступает. Он создает проблемы, которые решают другие.
Глава 4
Заходящее летнее солнце отражалось в западных окнах квартиры молодого ученого в Юсеф-Абаде. Он положил ноги на кофейный столик и попытался расслабиться. В музыкальном центре играл CD с музыкой фолк-группы «Джалех», победителей фестиваля в Тегеране. Модные, но безопасные. В этом его защита: быть обычным. Уловки как образ жизни. Надеваешь их на себя и снимаешь, как одежду. Ежедневный утренний ритуал, перед тем как отправиться на работу, и вечером, по возвращении домой. Нормально ли это? Он делает так, чтобы бояться или наоборот? Чтобы помнить или чтобы забыть? Он скинул пиджак. Отцовские золотые запонки еле поблескивали, так же как последние лучи заходящего солнца.
Но успокоиться не удалось. Он встал с кожаного дивана и прошел в кабинет, где стоял его компьютер — «макинтош пауэр бук», купленный полгода назад. Он отдал за него больше четырех тысяч долларов в «Пайтахте», тегеранском магазине, торгующем импортной продукцией с хорошей наценкой. Большинство таких товаров можно купить дешевле, но в Дубае. Когда ученый приобрел компьютер, он думал, что это станет его потайным ходом в иные миры, путем бегства из бархатной тюрьмы его «особой» работы. Очень быстрый компьютер, а при помощи спутникового канала можно гулять по любой виртуальной сети. Поначалу это очень возбуждало воображение, но теперь он начал побаиваться. Министерство разведки и «стражи революции» знали его айпи-адрес. Там легко могли проверить любой сетевой адрес, по которому он отправлялся легально. Поэтому пришлось существовать вне своего тела, прикрываясь личинами других.
Подойдя к книжному шкафу, молодой человек взял один из фотоальбомов своих родителей. Они были помешаны на фотографиях — каждые пару лет покупали новую камеру и километры кодаковской пленки. Только «кодак» — отец не доверял японцам. Некоторые друзья, правоверные мусульмане, говорили, что снимать людей на пленку кощунственно. В ответ отец лишь смеялся. Они просто «джахилия», невежды. Думают, что имеют право закрывать солнечный свет и превращать день в ночь.
Он принялся листать альбом. Родители в их небольшом домике у Каспийского моря, в Рамсаре. Мать в купальном костюме, с волосами, уложенными волной при помощи лака, походила на кинозвезду шестидесятых. Прошли годы. Купальный костюм пришлось прикрыть пляжным халатом, волосы — шарфом. А потом снимки матери закончились. Она умерла от рака, когда ей не было и пятидесяти. Ему тогда едва минуло одиннадцать. В памяти остались ее аромат, нежное прикосновение, но главное — эти фотографии. Мать собирала не только сделанные отцом снимки, она вырезала фото из глянцевых журналов. Иранские писатели и кинозвезды. Симпатичный Фардин и прекрасная Азар Шива из романтического фильма «Султан моего сердца». Призраки навсегда потерянного мира.
Альбом неожиданно раскрылся на фотографии, которую он еще ни разу не рассматривал внимательно. Жаклин Кеннеди-Онассис во время ее визита в Шираз в начале семидесятых. Мать сделала подробную подпись к фотографии. Молодой человек вгляделся в снимок. Жаклин, подтянутая и элегантная, была одета в широкие белые брюки, зауженные на бедрах, и ярко-синюю блузку. Ее сфотографировали в движении, когда она откинула длинные черные волосы, закрывающие ее прекрасное лицо, и посмотрела влево, где что-то привлекло ее внимание. Она спускалась по величественной каменной лестнице, выходя из портика какого-то мемориального сооружения. С обеих сторон ее сопровождали охранники в черных костюмах с узкими черными галстуками. Ученый поднес фотографию к глазам. Роскошные густые волосы, ничем не прикрытые, брюки идеального покроя, подчеркивающие линию бедер и икр. Неужели сейчас он живет в той же самой стране, в которую когда-то приезжала Джеки Кеннеди, Королева мира? Если бы она приехала сейчас, ее засунули бы в мешок, как тушу животного? Конечно же. Жаклин оскорбляла само понимание ислама.
Снимал, наверное, отец. Что же он делал в Ширазе во время визита Джеки Кеннеди? Вероятно, его попросили прочесть лекцию по персидской литературе. Может, просто отправился туда в турпоездку.
«Шах был подлецом», — сказал однажды отец, когда ученый еще был мальчишкой. Отец ненавидел шаха, и режим Пехлеви отвечал ему тем же. Молодой человек напомнил себе об этом. Отец был свободомыслящим интеллектуалом, а в юности, возможно, даже коммунистом. Об этом никто не рассказывал, но, скорее всего, так оно и было.
Во что бы ни верил отец, он вдоволь настрадался за это. Его арестовывали дважды, второй раз — почти сразу после рождения сына, перед самой революцией. Должно быть, люди шаха думали, что он все еще представляет опасность, сломленный жизнью университетский профессор, живущий памятью о своей жене и фотографиями на кодаковской пленке. Сколь же тупы были эти громилы из САВАК,[3] если считали опасным для себя этого совершенно безобидного человека.
Когда произошла революция, отец воспрял духом. Это было видно по его лицу на снимках многотысячной демонстрации у памятника Шахьяру, которая стала началом конца. На фотографиях глаза отца сверкали огнем мщения. Сын никогда не спрашивал его, как с ним обращались в шахской тюрьме, но можно себе представить, что там происходило. После революции рядовые басиджи относились к нему как к сыну героя, мученика борьбы с режимом шаха. Но затем отец понял истинную суть происходящего и проникся отвращением к исламской революции, хотя, конечно, никогда не высказывал этого открыто.
«Они лжецы, — повторял отец. — Устроили мусорную свалку и назвали ее райским садом». Он говорил сыну, что надо уезжать. Остаться в Германии после аспирантуры и не возвращаться. Но сын не послушал его. Ему нравилась власть, которую давало образование. Молодой человек наслаждался тем, что посвящен в тайны. Он думал, что сможет быть более ловким и сообразительным, чем его отец, и найдет себе убежище, в котором «джахилия», невежды, не доберутся до него. Но после того как ученый провел
