Змея в тени орла

— Не знаю.

— Рассказывай. — Она вернулась обратно и снова улеглась рядышком. — Рассказывай, что ты думаешь. — И добавила, улыбнувшись: Люблю, когда меня хвалят.

— Моя любовь к тебе достигла совершенства… — вспомнил Йорик древние строчки.

И как прекрасна ты, владычица моя!
Как сердце полно слов,
Но в трепете блаженства
Язык мой бедный нем…

Трудно сказать лучше. А мне самому никогда не уложить мысли не то что в стихи, хотя бы в слова…

Этот ценный рубин из особого здесь рудника,
Этот жемчуг единственный светит особой печатью,
И загадка любви непонятной полна благодатью,
И она для разгадки особого ждет языка

— Этот поэт жил не в нашем мире, — заметила Тресса.

— Не в нашем, — кивнул Йорик.

— Вообще-то, — промурлыкала шефанго, — стихи принято читать до того, как…

— А знакомиться — после, — с готовностью согласился орк.

— Еще! — потребовала Тресса, умащиваясь на плече сотника. — Читай еще!

Я песнь о ней сложил, но вознегодовала,
Она на то, что ей пределом служит стих
«Как мне тебя воспеть?» — Она мне отвечала
«Стиху ли быть красот вместилищем моих?»

— Ах так! — острыми зубами шефанго тяпнула его за ухо. — Хочешь дырок сразу под четыре серьги? Могу устроить.

И как-то сразу стало совсем не до стихов. Вообще не до чего стало. Только где-то на самом краю мыслей, как на самом краю жизни, мерцало тускло: «Последняя ночь… совсем последняя ночь».

А потом он лежал и думал. Думал, что, наверное, нужно чувствовать себя должником, но никак не получалось. Была чуть горькая радость от осознания жертвы, принесенной ради его «никчемной жизни». И только усмешку вызывал собственный ужас, когда рассказала Легенда о цене, затребованной богиней. Сорхе могла убить… должна была убить. И не убила. Не получилось что-то у Дарующей Жизнь. Дождь и гроза вчера разразились страшные, как и положено, однако Тресса — вот она, спит, уткнувшись носом ему в плечо. А ребенок… Что ж, шефанго чтят традиции, но даже они, если погибает последний в роду, не оставив наследника, вспоминают о медицине. Хвала богам, врачи там, дома, творят воистину чудеса. Будет ребенок у Трессы. Будет он и у нее-Эльрика. Все будет так, как должно и должно.

Только… «последняя ночь… совсем последняя ночь».

* * *

Шафут в человеческом облике явиться не пожелал. Просто тень сгустилась под потолочными балками, и прозвучал густой, томный голос:

— Взошедший на Цошэн, ты готов отправиться со мной, дабы воевать за мое могущество?

— Кажись, тебя, — буркнул Гоблин Эльрику и сгреб кости в стаканчик. — Потом доиграем.

— И проигрыш потом отдашь?

— Какой проигрыш? Я еще, может, отыграюсь. Или в картишки перекинемся.

— Ну-ну. Готов, — кинул Эльрик в пустоту, почувствовав некое нехорошее напряжение. — Только нас двое.

— Не важно. Идите в круг света и не бойтесь, что бы ни случилось.

— Ясно. — Шефанго снял со стены свой меч.

… Легенда, просидевшая все утро в обиде на белый свет, бросила в петлю саблю. Затянула рюкзак. С подозрением оглядела упомянутый круг света, что возник тут же, в доме, на дощатом полу. Поморщилась:

— Вечно ты меня куда-нибудь впутываешь.

— Лучше со мной, чем с Йориком, — резонно возразил Эльрик.

Впрочем, это эльфийка и без него понимала. В световое пятно они шагнули вместе.

Тряхнуло. Закружилась голова, верх и низ поменялись местами, а после и вовсе перепутались. Мир крутнулся сразу по нескольким осям. Потом полыхнуло белым до яркой синевы и больно стукнуло в пятки.

— Опаньки! — Эльрик поймал Легенду. Поставил на ноги. — У Финроя это лучше получалось.

— Так он и постарше. — Эльфийка огляделась. — Мы опять в горах?

Вопрос ответа не требовал.

А лагерь Шафута совсем не походил на лагерь Сорхе. Начать с того, что дома здесь были каменные. Маленькие, круглые, белесые, чем-то они напоминали домики эннэмских пастухов. Точно так же лепились к монолитным скальным стенам. Точно так же выкраивали каждый относительно ровный кусочек земли в крохотной долине, чтобы укрепиться на нем и застыть, по самые глаза надвинув низкую крышу.

И люди здесь были другие. Точнее, здесь были Люди.

— Человек, — пробормотала Легенда, глядя на того, кто шел к ним со стороны поселка.

— Это местный. — Эльрик кивнул, изображая поклон.

Ему в ответ поклонились низко, но с достоинством:

— Светлых вам мыслей, воины.

— Э-э… и вам… — Таких приветствий слышать еще не доводилось.

— Светлых вам мыслей, — с легкостью ответила Легенда. — Он не очень разговорчив, — ухмыльнулась она в сторону Эльрика. — И довольно косноязычен.

— Великим воинам не нужен длинный язык, — сообщил эльфийке невысокий, смуглый красавец, вооруженный кривущим мечом. — Это вы взошли на Цошэн и привели Финроя?

— Мы.

— Что ж, милости просим к нашему огню. Мне приятно познакомиться с людьми, служившими в лучшем из отрядов.

Эльрик смотрел по сторонам, следуя за Легендой. А эльфийка говорила за двоих. Блестела глазами, сверкала улыбкой, золотые волосы сияли под солнцем. Красивая женщина. Очень. А этих здесь, надо полагать, осаждают оборотни-барсы, или ящерки, или еще какая мразь подобного же рода. Подобраться к поселку в человеческом обличье трудно, а вот в зверином — с нашим удовольствием.

Шафут. Властитель дум. Или душ? Он собрал к себе остатки местных, преданных своим богам, как собаки, а может, и сильнее. Вот, значит, как выглядели те, кто жил на Острове до войны. Не отличить от эннэмцев. Даже одежда похожа на горскую. Тоже ведь, надо думать, не всегда они здесь обитали. Потому и поселились в горах, а не в джунглях. Выбрали климат попривычнее. И осталось их всего полсотни. Остальных извели на жертвоприношения.