добром-то настроении не пригоден для общения с людьми, особенно с детишками, а уж такой, как сейчас, и вовсе может быть опасен.
Сделать, однако, ничего было нельзя. Кроме как связаться с Хельгом и попросить привезти девочку обратно. Орнольф отчетливо представил себе, что ответит Паук, и решил, что, может, так оно даже и лучше. Дальний Восток, конечно, это не ее родной Урал, но все-таки Марина сумеет здесь сориентироваться лучше дикого фейри. По крайней мере можно не волноваться о том, что тот наскребет себе на хребет неприятностей.
Заодно и сигарет купят.
Маришка злилась. Злилась на Орнольфа, и сигареты с травкой были тут ни при чем, ну, или почти ни при чем. Она злилась бы и на Альгирдаса, однако на него злиться оказалось невозможно.
Гадство!
Тем более что Орнольф обругал их обоих, а это сближало.
И еще Альгирдас тоже злился. И это тоже сближало. А как же?
Злилась Маришка из-за Олега, из-за того, что его называли Зверем, не потому что фамилия такая, а потому что они все так о нем думали.
Объяснила, называется… Да ну их к черту!
Как это можно объяснить? Было что-то хорошее, что-то
Его все равно убьют! Его убьют, а им это и нужно. Нужно, чтобы он умер, только не сейчас, потому что сейчас еще рано, а умереть он должен позже — тогда, когда это будет удобно и принесет пользу.
Гады! Гады, гады, гады!
И все равно, Маришка не могла злиться на Альгирдаса. Как будто он тоже был в этой истории всего лишь частью механизма и ничего не решал, и ничего от него не зависело. Может, так и есть? Он Паук, он плетет свою паутину, а те, кому надо, пользуются этим. Пауком пользуются…
«О-ой, — она почувствовала, что куда-то не туда забрела в своих мыслях, — о чем это я?»
Во дворе басовито взревел двигатель. Так неожиданно и резко, что Маришка даже подпрыгнула. Любопытствуя, она высунулась в приоткрытую дверь. Черно-серый байк вылетел из-за угла, взметнув из- под колес тучу гравия, затормозил перед крыльцом.
— Едешь? — мрачно спросил Альгирдас.
— Еду!
— Держи!
Он бросил ей шлем — такой же черно-серый, как байк. И пока Маришка разбиралась, что и как тут застегивать, ждал, отвернувшись, нетерпеливо постукивая кулаком по колену.
Сам Альгирдас шлемом пренебрег. Ну, разумеется! Добро хоть плащ сменил на короткую куртку.
Маришка с легкой оторопью увидела на ногах Паука тяжелые ботинки, из тех, что называются «берцами», окинула его уже более вдумчивым взглядом и заморгала от избытка впечатлений.
Он сменил не только плащ… Он сменил стиль. Вообще. Весь. От прически до… этих самых ботинок.
Где томный мальчик, нежный эльф, изысканная серебряная статуэтка? Этот парень всем своим видом олицетворял Неприятности. Именно так — с большой буквы. Причем у всех, кто покажется ему недостаточно симпатичным.
Что там говорил Орнольф? Что Паук — ретроград? Это Паук-то?! Вот этот самый, или Орнольф говорил о каком-то другом Пауке? Наверное, о том, который носится верхом на неоседланных лошадях и одевается в эльфийские шелка, а волосы закалывает платиновыми шпильками?
И до чего же ему, оказывается, к лицу этот новый прикид. И эти две косы, переплетенные серебряной цепочкой. И этот байк…
— Круто выглядишь, — сообщила Маришка.
— Это не новость, — он даже не улыбнулся. — Готова? Поехали.
Она с некоторой опаской перекинула ногу через седло… Сообразила, что ей же придется обнять Альгирдаса, чтобы не свалиться. От этой мысли бросило в жар. Тут же подумалось, что раньше никогда не приходилось… нет, не Альгирдаса обнимать, это как раз было — там, в башенке, когда создавали образ школьницы, там он сам ее обнял. Ей было плохо, а он ее обнял и сказал, что она молодец, что она справилась…
Тихий, почти неслышный голос: «Девочка… хорошая, смелая девочка, сильная…» и объятия, в которых безопасно и почему-то прохладно…
Маришка без колебаний обхватила Альгирдаса за талию. Вот уж нашла кого смущаться, дурочка. Он же ее видел снаружи и изнутри, он к ней относится, как к ребенку и вообще он — гей.
Ну, или что-то вроде того.
Раньше никогда не приходилось ездить на мотоцикле. Ни разу. У Сашки есть мотоцикл, но с мамой плохо будет, если Маришка к нему хотя бы близко подойдет. К мотоциклу, а не к Сашке. Это же опасно!
…'Да не было никакого «раньше»! — успела напомнить себе Маришка, когда тяжелая машина рванула с места.
Сердце Альгирдаса билось ровно и сильно. Даже сквозь толстую кожу куртки слышно это биение. Так… здорово.
Так здорово все!
Ветер. Скорость. Дорога в полуметре от ног. Страшно. Весело. Хочется кричать. Хочется разжать руки и взлететь, как воздушный змей. Хочется еще крепче прижаться к худому, гибкому парню впереди. Его серые волосы блестят на солнце серебром. И он улыбается, наверняка улыбается, так как умеет улыбаться только он один.
— Было! — закричала Маришка вслух, и ветер подхватил ее слова, спеша разнести над дорогой, над океаном, над всей землей. — Было! Было, было, было!!!
Сейчас она помнила. Ясный, веселый взгляд. Глаза черные-черные — такие черные, что не видно зрачков. И голос, в котором радость мешается с восхищением:
— Красивый, правда?
За огромным — во всю стену — стеклом автосалона стоит серебряно-алый байк. Он так близко. И он недосягаем. И так красив, что даже Маришка, чуждая романтике мотора и бензина и что там еще сопутствует любимым мужским игрушкам, даже Маришка вздыхает. Да. Правда. Очень красивый, и очень дорогой. Вообще непонятно, кто может купить такую машину.
— Литровый, — ласково и почти нежно произносит Олег. Не отрывая взгляда от байка, чует недоумение Маринки и объясняет: — Литровый спортбайк, объем двигателя в районе тысячи кубиков. Это «Туйгын»… В Казахстане делают лучшие болиды и лучшие байки. Чтобы пилотировать такой, нужно быть настоящим мастером. Хочешь прокатиться?
— То есть?
Что-то не замечала она за ним раньше привычки странно шутить.
— Пойдем, — Олег берет ее под локоть и ведет за собой к раздвижным дверям салона.
— С ума сошел? — ахает Маринка. — Да нас туда даже не впустят.
Конец сентября. Им обоим по тринадцать лет. И Маринка сегодня впервые в жизни по-настоящему накрасилась. Олег ее накрасил, он как раз недавно задумался о профессии визажиста и нашел себе объект для экспериментов. Получилось здорово. Даже, наверное, слишком здорово. Потому что, окинув Маринку критическим взглядом, Олег глянул в зеркало на себя и проворчал что-то вроде: «помоечный»… В общем, да. Здравая оценка. Он, конечно, умудрялся с некоторым даже шиком носить убогую детдомовскую форму, но, блин, все равно выглядел как принц в роли нищего.
Он всегда выглядел как принц. Только король с королевой никогда не отыщут своего потерявшегося сына. Нет их. Ни королевы, ни короля.
