так что через несколько месяцев от него останутся одни кости.
Мужчина прилег, не разуваясь. Он ужасно устал, но уснуть не мог и напряженно размышлял о том, что ему предстояло сделать. Когда все закончится, мул за пять-шесть дней довезет его до порта Буэнавентуры, где он поднимется на борт парохода английской морской компании и поплывет в Панаму. Там он сядет в поезд и доберется до Барранкиллы. Фрегат «Лафайетт» покинет колумбийские воды через двадцать четыре часа и в середине декабря бросит якорь в Сен-Назере.
Он достал из кармана покойника мятую сигару и закурил. Летучая мышь с тревогой следила за красным огоньком, мелькавшим перед лицом человека.
Глава первая
Четыре месяца спустя
— Он был такой добрый, мягкий человек, я так его любила! Боже, он был…
Женщина под вуалью монотонно повторяла эту фразу, бессильно привалясь к дверце фиакра. Другая, сидевшая напротив, незаметно крестилась. Скрежет рессор и грохот колес по булыжной мостовой заглушали голос дамы в трауре. Ее причитания звучали, словно детская считалка.
Экипаж остановился на улице Рондо, перед одним из входов на кладбище Пер-Лашез. Возница слез с козел, чтобы договориться со сторожем, сунул ему деньги, вернулся и щелкнул кнутом.
Опередив похоронную процессию, фиакр въехал на круговую аллею кладбища. Дождь сверкающим куполом накрывал огромный некрополь. По обеим сторонам аллеи стояли часовни и мавзолеи, украшенные пухлыми ангелочками и безутешными нимфами. Дорожки, поросшие редкой весенней травой, петляли среди могил. Клены, туи, буки и липы возвышались над надгробиями.
Фиакр свернул и едва не сбил высокого седовласого старика, любовавшегося роскошными формами бронзовой плакальщицы. Лошадь встала на дыбы, кучер выругался, а старик завопил, грозя ему кулаком: «Будь ты проклят, Груши[1], я убью тебя!», после чего удалился нетвердой походкой.
Кучер прищелкнул языком, успокаивая лошадь, доехал до южного бокового прохода и остановился у склепа хирурга Жака-Рене Тенона.
На землю спрыгнула молодая женщина в простом черном шерстяном платье, узком приталенном жакете с наброшенной на плечи шалью и ситцевом чепце, из-под которого выбивались пряди белокурых волос. Она помогла выйти женщине постарше, блондинке в глубоком трауре, чьи шиншилловая шапочка и каракулевое манто больше подошли бы для экспедиции на Северный полюс, чем для визита на кладбище.
Женщины постояли, глядя на тени, отбрасываемые фиакром и лошадью в свете угасающего дня, потом дама в манто приказала девушке в чепце:
— Скажите ему, пусть подождет нас на улице дю Рено.
Служанка передала слова хозяйки кучеру и заплатила ему. Тот приложил два пальца к клеенчатому цилиндру, гаркнул: «Но!» и поспешил прочь.
— Не стану я торчать тут ради бабы, которая забывает о чаевых! Вернетесь пешком как миленькие! — ворчал он себе под нос, настегивая лошадь.
— Дениза! — недовольно окликнула девушку дама в каракулевом манто.
— Да, мадам, — живо откликнулась та, подходя к хозяйке.
— Что с вами? Дайте мне ее скорее, нечего глазеть по сторонам!
— Ничего, мадам. Просто… мне немного страшно. — Девушка достала обернутый шарфом плоский прямоугольный пакет и протянула его даме.
— Чего вы боитесь? Здесь, на кладбище, мы под защитой Всемогущего Господа. Дорогие нашему сердцу усопшие окружают нас, смотрят на нас, говорят с нами! — воскликнула женщина.
Дениза смутилась еще больше.
— Потому-то я и боюсь, мадам.
— Какая же вы размазня! Мне никогда не удастся сделать из вас что-нибудь стоящее. Ладно, стойте здесь, я пойду.
Девушка испуганно схватила свою госпожу за рукав.
— Разве я не пойду с вами?
— Он хочет видеть меня одну. Я вернусь через полтора часа.
— Прошу вас, мадам, скоро совсем стемнеет…
— Стемнеет? Вы шутите, сейчас еще и четырех нет, а кладбище закрывают в шесть. Посетите пока могилу Мюссе, времени у вас предостаточно. Это там, в ложбинке, рядом растет невысокая ива. Эпитафия на памятнике просто изумительная. Впрочем, вряд ли вам известно, кто такой Мюссе… Отправляйтесь лучше в часовню и помолитесь, вам это не повредит.
— Но мадам! — взмолилась девушка.
Одетта де Валуа быстро пошла прочь и даже не оглянулась. Дениза поежилась и укрылась под каштаном. Дождь немного стих и теперь слабо моросил, снова запели птицы. Толстый рыжий кот пробирался между могилами. На аллею вышел фонарщик с длинной гасильной тростью в руке, и, смущенная его взглядом, девушка сказала себе, что не может стоять под деревом вечно. Она накинула шаль поверх чепца и побрела по аллеям, стараясь держаться поближе к газовым фонарям.
Она успокаивала себя, вспоминая, как гуляла по лесу в Нэве с кузеном Ронаном, в которого была влюблена, когда ей было тринадцать. Ронан был очень красив! Жаль, он предпочел ей другую… Постепенно страх отступил, Дениза вновь переживала счастливые моменты, которых в ее детстве было до обидного мало: два года, проведенные в Дуарненезе у дяди-рыбака и добрейшей тетки, ухаживания кузена. А потом она вернулась в Кемпер, ее мать заболела и умерла, отец запил и начал бить Денизу, братья и сестры покинули родительский дом, и она осталась одна с мечтой о принце, который приедет и увезет ее в Париж…
Дениза очнулась, оказавшись рядом со слегка покосившимся надгробием в псевдоготическом стиле, на котором было выбито два имени. Девушка подошла ближе и прочла, что здесь в начале века упокоились Элоиза и Абеляр. Разве не странно, что воспоминание о Ронане привело ее к могиле легендарных любовников? А вдруг мадам права, и мертвые…
— Солдаты, генерал рассчитывает на вас! Сражение будет жарким, но мы захватим этот редут и водрузим свои знамена в стане врага! Клянусь Богом, мы победим! — гаркнул кто-то, появляясь из-за памятника.
Дениза узнала старика, которого едва не задавил их фиакр. Он размахивал руками и шел прямо на нее. Девушка испугалась и убежала.
Одетта де Валуа подошла к большому склепу с барочным фронтоном, украшенным барельефом в виде акантовых листьев и ветвей лавра. Убедившись, что за ней никто не следит, женщина вставила ключ в замок кованой калитки. Створки заскрипели и распахнулись, Одетта вошла и поднялась на две ступени, которые вели к алтарю в глубине помещения. Она положила пакет между двумя канделябрами, зажгла свечи, перекрестилась, глядя на витраж с изображением Пресвятой Девы, и опустилась на колени. Пламя свечей освещало гипсовые таблички, на которых были золотом написаны имена и даты:
