От смущения у Денизы горели щеки, она ждала, что усач уберет руку с ее плеча, но тот давил все сильнее. Она попыталась высвободиться. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но с улицы донесся чей-то хриплый голос: «Когда идете по Вандомской площади, вспомните о победителе королей!» Сторож вздрогнул и отпустил девушку. В сторожку нетвердой походкой вошел седовласый старик. Он икнул и склонился перед Денизой в поклоне.
— Приветствую тебя, прелестная маркитантка! Солдат Барнабе, на бивуаке все спокойно?
— Пошевеливайся, папаша Моску, мы закрываемся, — недовольно буркнул сторож.
— Погоди, Барнабе, минутку. Помнится, ты обещал напоить меня ромом, если я принесу тебе кое-что? Дело сделано! — торжествующе воскликнул старик, демонстрируя старую корзинку, полную улиток. — В такой дождь их тут пруд пруди! Мы победим, ура!
Сторож наполнил стаканчик ромом, старик залпом опрокинул его и вопросительно посмотрел на приятеля, но тот не реагировал.
— Не слишком щедро, Барнабе, — заметил папаша Моску, облизнув губы. — Император будет недоволен!
— Отправляйся за своим барахлом, мне пора звонить в колокол, до закрытия осталось четверть часа!
— Прощай, Барнабе! — гаркнул старик, отдавая честь.
Папаша Моску пробирался между могилами, опираясь на надгробия, и громко беседовал сам с собой:
— Пять стаканчиков красного и семь бургундского под чесночное масло с петрушкой — это неплохо, но разве что только перекусить! Ничего, мы свое возьмем! А вот и сигнал!
Зазвонил колокол на улице Дюпюи.
— Самое время идти в атаку, мой капитан… — Он наклонился, чтобы прочесть имя на надгробной плите. — …Капитан Бремон, возьмите два эскадрона гусар и проведите разведку в лесу на том холме. А вы, генерал… генерал… — Второе имя нашлось на другом памятнике. — …Генерал Сабурден, отправляйтесь со своим полком к укреплению у моста и удержите его любой ценой! Очистите плацдарм и расположите там артиллерию. Пушки, нам нужны пушки! Глядите-ка, перчатки… Вызов? Кто осмелился бросить вызов папаше Моску? Это ты, Груши? Ну погоди! Трам-тарарам-там-там, мы победим! К бою!
Старик сделал выпад, словно шел в штыковую атаку. Тут дождь полил сильнее, и он побежал к зарослям бузины, где стояла его тачка.
— Победа! — орал он. — Мы освободили город и можем вернуться в лагерь с гордо поднятой головой!
Он сунул по перчатке в каждый карман, взялся за ручки и покатил тачку.
Дениза слышала, как часы в гостиной пробили семь раз. Она звонила и стучала в дверь, но никто не отзывался. Консьерж Ясент уверенно заявил, что мадам не возвращалась, но девушка отказывалась в это поверить.
Она была в такой панике, что едва смогла вставить ключ в замочную скважину. Что произошло с ее госпожой? Неужели мадам де Валуа сделалось дурно в склепе и она осталась на Пер-Лашез? И теперь умирает от страха одна в этом жутком месте. Мадам уверяла, что не боится мертвых, но ночью она наверняка запоет по-другому… Дениза стояла, не выпуская из ледяных пальцев ключ, и никак не могла принять решение. Вернуться на кладбище? Постучаться к сторожам? А что, если на нее нападет тот усатый худосочный коротышка? Или старый пьяница с безумными глазами? Нет, ни за что! Отсутствию мадам найдется немало объяснений. Может, она внезапно решила снова съездить к той женщине, той…
У Денизы участился пульс.
Она толкнула входную дверь. Коридор распахнул перед ней свою чернильно-черную пасть. Девушка подперла дверь стулом, чтобы свет от газового рожка на площадке попадал внутрь, взяла со столика спички и засветила керосиновую лампу. К горлу ей подступила дурнота, но она все же закрыла дверь на щеколду и поспешила в гостиную, где тут же зажгла свечи во всех канделябрах. Пусть мадам обвинит ее в мотовстве и выбранит — этой женщине все равно не угодишь! Немного успокоившись, Дениза взяла лампу и решила обойти всю квартиру: ей вдруг пришло в голову, что хозяйка могла вернуться и снова уйти, а консьерж ее просто не заметил. Значит, нужно поискать записку. А может, мадам уже легла? Мысли мешались в голове перепуганной, растерянной девушки, но она заставила себя подойти к дверям спальни.
— Мадам, вы дома? Вы спите, мадам? — тихо позвала она и, не дождавшись ответа, решилась войти, сама не понимая, что именно ее так пугает.
В комнате царил беспорядок. После смерти мужа мадам де Валуа разрешала служанке убираться там не чаще двух раз в месяц.
Дениза нарушала запрет при каждой возможности и могла бы с закрытыми глазами описать все, что находилось в спальне: черный прозрачный балдахин кровати, купленное на аукционе распятие из эбенового дерева, пальма, украшенная черным крепом на манер новогодней елки, обрамленное черной вуалью зеркало в туалетной комнате… Даже шелковые простыни и перина были черного цвета, как и тяжелые бархатные гардины на окнах. Только обои оставались старые — в букетиках фиалок, но мадам планировала сменить их на антрацитово-серые. Маленький столик красного дерева перед оттоманкой Одетта превратила в алтарь, разместив на нем фотографию покойного супруга, подсвечники и палочки ладана.
Но самые ужасные вещи хозяйка Денизы хранила в огромном зеркальном гардеробе палисандрового дерева, купленном незадолго до кончины супруга. Помимо траурных туалетов там были заперты череп, литографии с изображением пыток еретиков и книги. Как же они напугали Денизу, когда она имела глупость перелистать их! Даже смотреть в пустые глазницы черепа было не так страшно.
Девушку пробрала дрожь. Несмотря на тщательно запертые окна, в квартире было сыро и очень холодно. Неделей раньше Одетта де Валуа заявила, что весна уже близко, и из экономии отключила отопление.
Дениза обошла спальню, заставила себя заглянуть в гардероб и в туалетную комнату. Потом стремительно обежала столовую, комнату покойного хозяина, бельевую, узкую кухню, маленький будуар, чулан и даже сортир. Квартира была пуста. Дениза вышла на балкон гостиной и попыталась совладать с паникой. Она стояла у перил и смотрела вниз на бульвар Оссман, напоминавший в свете фонарей хрустальный дворец. Девушка почти успокоилась, однако стоило ей снова ступить на натертый паркет, как страх вернулся.
Она погасила свечи и прошла по коридору мимо спальни госпожи, освещая себе дорогу лампой, а потом оглянулась и опрометью кинулась в свою комнатушку рядом с кухней, где рухнула без сил на узкую железную кровать, мечтая забыться спасительным сном. Тень от лампы на потолке пугала девушку, и она ее погасила.
— Здесь темно, как в могиле, клянусь моей дурацкой башкой! Кто задул свечу? — Папаша Моску погрозил кулаком облаку, проглотившему лунный серп.
Долгий поход по Одиннадцатому и Четвертому округам и прогулка по набережным Сены вымотали старика. Он замерз и проголодался. Дождь перестал, но ветер сменился на северный, грозя похолоданием.
Старик миновал Королевский мост, и его глазам открылся вид на набережную д'Орсэ: на участке между улицами де Пуатье и де Бельшас высился остов полуразрушенного здания Пале-Рояль[2], стоявшего заброшенным после пожара 1871 года.
Зияющие черными провалами окон, поросшие сорной травой, кустами и даже деревьями развалины напоминали современные Помпеи. Едва освещенные редкими фонарями растения вокруг закопченных кирпичей были островком девственного леса в самом сердце столицы.
Папаша Моску свернул на улицу де Лилль, чтобы попасть к центральному фасаду дворца. Он не заметил, что за ним крадется узкая плоская тень с крошечной головой. Старик отпустил ручки тачки, поднялся по ступеням флигеля и потянул за шнурок. Внутри послышались шаркающие шаги, и седая толстуха в пальто из лилового плюша осторожно приоткрыла дверь.
