Ты всюду спутник мой незримый.
Жизнь не щадила «мадонну Мурильо», безжалостно преследовала потрясениями.
Еще полный сил, нелепо погиб отец: утром, надев шинель, приказал кучеру Гураму запрячь в пролетку лучшего коня — захотел промять его.
У Головинского проспекта и настигла беда. Какая-то женщина вылила с балкона мыльную воду под ноги коню. Тот шарахнулся, обезумев, понесся. Гурам отчаянно закричал:
— Князь, спасайся! Не могу удержать!
Конь мчался на нищего, сидевшего на краю мостовой.
Александр Гарсеванович приподнялся, чтобы перехватить вожжи у Гурама. Пола шинели намоталась на правое колесо пролетки, и он, навзничь упав на мостовую, раскроил череп.
Дрожащий конь остановился как вкопанный.
Некролог скорбил, что служба потеряла достойного генерала, Тифлис — примерного семьянина, а Грузия — великого поэта.
…Всего на два года пережила мужа Соломэ — погибла от холеры. Только и остался от мамы портрет, нарисованный Гиоргом… Печальные глаза мамы глядели с тревогой и нежностью.
…Потом турки Омара-паши налетели на мингрельские владения Кати, и когда она, теперь уже княгиня-вдова Дадиани, стала во главе зугдидской дружины, Нина Александровна сначала отправилась с медикаментами на бивуак, в госпиталь, а затем, спасая детей Эки, увезла их в Цагери.
Беды все шли одна за другой… Горной бурей налетел на Цинандали отряд лезгин Шамиля, поджег их поместье, погнал в плен в Дагестан жену Давида — Анну и ее пятерых детей. Анну привязали за правую руку к стремени коня, на котором ехал ее похититель. Прижимая к груди левой рукой крохотную дочку Лиду, Анна бежала за всадником, пока не иссякли силы. Уже у бесчувственной выпал у нее ребенок под конские копыта.
Давид, устремившийся с отрядом в погоню, нашел на горной дороге растоптанный труп дочери.
Шамиль потребовал возвратить его плененного сына Джемал-Эддина и прислать выкуп. Хорошо, что Грибоедовой удалось выпросить у правительства вдовью свою пенсию за пять лет вперед и выручить пленных.
Нина Александровна и сама только случайно не попала в плен при налете на Цинандали. Почти все семейство Чавчавадзе приехало сюда из Тифлиса за две недели до роковой ночи, а Нина задержалась у сестры в Мингрелии, и это спасло ее.
Она оплакивала не только плен близких, но и погибшие в огне цинандальского пожара бесценные рукописи отца, письма Александра. Те, что присылал он ей еще девочке и позже…
Да, жизнь не щадила ее… Но порой уготовляла и радости.
Подрастали вынянченные ею дети Давида. Сердце праздновало первые постановки в Тифлисе «Горя от ума»… Сначала любителями, в доме князя Романа Багратиона, где Чацкого играл сотрудник «Тифлисских ведомостей» обаятельный Дмитрий Елисеевич Зубарев, а Скалозуба — сам хозяин. Брали отрывки из пьесы для своих бенефисов Щепкин и Каратыгин, показывали сцены из нее, разъезжая по московским домам, любители… Вся пьеса неожиданно и ненадолго прорвалась — без цензурных изъятий — на киевскую сцену. Комедию арестовали, а она, исхитрившись, жила без прописки: Нине пересылали афиши из Казани, Таганрога; ее высочайше запрещали в Тамбове, а она озорно подмигивала из Харькова.
Пришло первое русское издание «Горя» из типографии при… медико-хирургической академии, потом от немцев из Ревеля, от англичан из Лондона. Сандр совершал дальние вояжи, о которых мечтательно говорил ей: «Мы еще поглядим свету, женушка!»
Грибоедова радовалась каждому знаку, что Сандр жив: и когда Семино присылали письма из Парижа и когда приезжий рассказывал, что видел пьесу в Воронеже, и когда узнавала, что в здании нового тифлисского театра на потолочном плафоне, рядом с Эсхилом и Мольером, изображен ее Сандр.
Нет, она ошиблась… Ум и дела его оказались бессмертны не только в русской памяти. Жизнь для Сандра продолжалась, а значит, был смысл и в ее существовании, как в продолжении его самого.
Нина Александровна собирала разрозненные рукописи мужа, его письма, заметки, с терпеливой тщательностью вычитывала гранки, в письмах своих ограждала мужа от нападок недоброхотов, от равнодушия и несправедливостей, от подлых вымарок притворщика Фаддея Булгарина.
Хорошо, что послушалась совета отца и никому не передала исключительное право переиздания «Горя», не закабалила комедию… Пьеса принадлежала всем… Ее трудное восхождение — как в гололед на Мтацминда — приносило свои радости.
…А как гордилась Нина Александровна, когда ее воинственная Эка получила за смелость военную награду и ездила за ней в Санкт-Петербург!
Правда, Эка была властолюбива, и приходилось умерять чрезмерные порывы правительницы, но она быстро отходила и прислушивалась к советам.
Катенька тоже рано овдовела, но не изменила памяти мужа, хотя руки ее упорно домогался испанский посол в России герцог д'Осуна.
А сколько хороших людей встречалось на Нинином пути! Если бы она была тщеславной, то составила немалый сборник из поэтических посвящений.
До гробовой доски остался верен ей в чистом и высоком чувстве Григол Орбелиани. Несколько раз предлагал стать его женой, приносил в дар стихи…
Милый, терпеливый фантазер! Он так ни на ком и не женился. Разве хотела она искалечить ему жизнь? И как тяжко перенес он польскую ссылку…
…Был рядом белокурый, статный ротмистр Козловский с вечно молящими о чем-то глазами, каждый день приносивший розы, готовый в любую минуту пойти ради нее в огонь и воду.
Был молчаливый, на что-то надеявшийся князь Багратион-Имеретинский… Друг ее мужа — тридцатилетний тифлисский губернатор Петр Демьянович Завелейский…
Штабс-капитан Клементий с его ослепительными вспышками остроумия…
Даже объявился сенатор-миллионер, не говоря уже об очаровательном Николае Павловиче. Близорукий, сутуловатый, с очень длинными ногами, которые он сам иронически называл чубуками, надворный советник Николай Павлович Титов покорно нес бремя безответной любви, довольный хотя бы тем, что его терпят, относятся к нему ласково и бесхитростно. Может быть, даже и за мужчину не принимают, да зато делятся домашними заботами, считают своим, близким человеком.
Нет, Нина Александровна нередко встречалась с хорошими людьми, и это скрашивало жизнь.
В дни очень недолгого пребывания в Москве, у Грибоедовых на Новинском бульваре, Нина Александровна разыскала угасающего Петра Яковлевича Чаадаева, с ним когда-то служил в одном полку отец, был близок еще со студенческих лет муж.
Грибоедова, конечно, читала с восхищением чаадаевское «Философическое письмо» и была не на шутку встревожена слухами, что Петра Яковлевича объявили сумасшедшим. В эчмиадзинскую ночь Сандр сказал: «И Чаадаеву ум принес лишь горе».
…Нищета в чаадаевском флигеле на Ново-Басманной выглядывала из шатких, выпирающих половиц, протекающего потолка, жалкой скатерки на столе.
Вместо «прекрасного Чаадаева», блистательного гусарского офицера-декабриста, которого так часто
