испытание, ужасный коварностью, но все же облегченный некоторой иронией: смех вообще, я заметил из жизни, смежен, по милости Божьей, страху. Снилось мне следующее. Я бегу-ползу по термитнику переулков, а за мной медленно мчится Молчун на карачках — башкой мотает, мычит, рычит, быкует, коленками пыль роет — наподобие минотавра. Или — как перед корридой спущенный в забег по городу бычара. Причем вместо рогов у него — полумесяц на темени, и холод от него я чую жутко, будто яйцами ятагана близость. И вот — очень странно — как я спасался всякий раз от такой напасти. Ползу в изнеможении — и вдруг, опостылев себе за выделение страха, ложусь на спину, в зенит смотрю через узкий створ карнизов — и плевать мне на все. Лежу — синевой упиваюсь, солнце на переносице, как тюлень разнеженный мячик, перекатываю. И вдруг меня осеняет. Вскакиваю пружиной, подлетаю в верхотуру над клубком переулков, сграбастываю солнце в руку и, снизившись в пике, чуть отпустив шарик от себя по лету, гашу его со всей дури Молчуну в темя, как над сеткой волейбольной. Ну понятно, рогатый полумесяц в пух и прах, а от Молчуна — кучка пепла серебристо-лунного…
Вот такая глупость мне снилась раза по три за ночь, всякий раз я переживал все это с новой силой. И что интересно — только однажды, напоследок, мне привиделось настоящее избавленье: перед полноценным пробуждением, после солнечного пике и броска, и взрыва я глянул вверх — проводить восстающее в зенит солнце — и узрел: деву прозрачную, жидким золотом сверкающую желаньем — и лоно ее, со светилом совместившись вскоре, воссияло моим ослепленьем…
Окончательно я пришел в себя в гостях у Йоргаса. Старик в ногах сидит — поправляет кашне и смотрит вполне геройски.
Вдруг чувствую — промокает мне кто-то лоб.
Повернул через густую боль голову: девушка красоты несказанной — склонилась надо мной, но вдруг отдернула руку из стыдливости.
Волосы у нее такие черные-черные, вороные даже: так от солнца блещут — льются будто…
Йоргас мне говорит:
— Добро пожаловать обратно. — И внучку мне представляет: — Мирра.
Оказалось, к Йоргасу меня гадалка Надя спровадила. Как я грохнулся из-под карниза — на шум ко мне сверзилась сверху: и сквозь жалюзи все-то и разглядела.
Позвонила срочно Йоргасу, а пока тот на такси мчался — я сам с Молчуном управился.
Таким образом, загрузили они меня в машину. Надя чуть погодя вышла у полицейского участка — сообщить, чтоб биндюгов этих снизу забрали…
Такая вот история с бутылкой крымского вина у меня вышла.
Согласитесь — счастливая все же.
Потому что на следующий день, как менты отвалили с берега, Йоргас все-таки достал из-под камней кое-что.
А через год, когда утих шум про двух битых русских (выдворили их, перебинтованных, поскорей поздорову), я выбрался из подполья и уехал к Мирре во Флоренцию: она там учебу начинала в аспирантуре по искусствоведению.
Так что — что ни говори, а все-таки отлично у нас пробки в бутылки загоняют: иной раз намертво — не вынуть никак, хоть ты разбейся.
Р.S. Да, вот еще кое-что после этой истории у меня осталось — стишок, что я в первый день в бухте, пока загорал-купался… от нечего делать… Ерунда, конечно… Честное слово, алгебра Вирасоро и то забавней, но вот все же — что есть, то — есть, может, кому интересно.
День у моря
