казарм. К двум легким батареям добавилась батарея пушек более крупного калибра Второй гренадерской генерал-фельдмаршала графа Брюса артиллерийской бригады. В 1 час 30 минут пополудни по приказу, полученному из штаба Московского военного округа, канонада была возобновлена. Стрельба батареями по стенам и крышам фабрик велась ровно час. После окончания стрельбы пушки были оставлены на позиции и одна батарея продолжала вести огонь по людям, перебегавшим из одного здания в другое. За час непрерывной пальбы только после полудня 17 декабря тремя батареями было выпущено 400 снарядов, в том числе 80 батарейных гранат.
Густой дым заклубился над городом. Фабрика Шмита была полностью разрушена и сожжена утренней стрельбой четырех орудий Семеновского полка. Помимо фабрики были сожжены еще три дома у Горбатого моста. Загорелись склады лакокрасочной фабрики Мамонтова и прилегавшие деревянные постройки. Горели дома у Зоологического сада, у Пресненской заставы и в других местах. Действиями артиллерии были повреждены фабричные здания Трехгорки, «спальни» и столовая рабочих. Все было кончено — вечером того же дня под прикрытием темноты дружинники малыми группами стали покидать блокированную Пресню.
Московский генерал-губернатор устроил подчиненным разнос: так ли необходимо было использовать крупные калибры артиллерии? Ведь главная задача, поставленная войскам, состояла в изъятии оружия и арестах участников мятежа, а вовсе не в акциях массового устрашения вроде той, что была устроена 17 декабря. Начальник артиллерии гренадерского корпуса в рапорте от 28 декабря 1905 года отвел все предъявленные ему адмиралом упреки. «Намерение генерал-губернатора щадить здания, — оправдывался артиллерийский начальник, — было совершенно неизвестно и, очевидно, шло вразрез с отданными штабом округа распоряжениями — действовать с тыла на фабрики целым отрядом артиллерии, с батарейными орудиями включительно. Отдача этого распоряжения, очевидно, известного и генерал-губернатору, само по себе, уничтожает предъявленное им обвинение в излишнем разрушении зданий артиллерией. Штабу округа должно было быть известно, что с занятой артиллерией позиции, при прицеле в 18–20 линий, одна только внутренность мануфактуры и находящиеся там люди для артиллерийского поражения недоступны: видны крыши и стены, по которым и будет наводка орудий и которые при действии батарейных орудий, что должно было быть известно штабу, неминуемо подвергнутся частичному разрушению и легко возможному пожару»118.
Хозяин Трехгорной мануфактуры, Николай Иванович Прохоров, в те страшные дни находился у себя дома неподалеку от фабрики. 18 декабря в 4 часа утра он передал рабочим предложение генерал- губернатора о сдаче, в противном случае, сказал он, все фабричные здания будут снесены снарядами до самого основания. По воспоминаниям участника событий, рабочего М. Краснова, фабрикант предложил вывесить белые флаги и направить к Дубасову делегацию с обещанием, что стрельбы по войскам из зданий мануфактуры более не будет. Черновик прошения Н. И. Прохоров написал собственноручно. Вручая его делегатам, рассказал рабочий, хозяин предупредил, «…что к Мину идти — нужно рисковать жизнью, и тут же добавил, что все убитые отцы в этом восстании и семейства их будут им чтимы и обеспечены»119. Командир лейб-гвардейцев Г. А. Мин сдачу на капитуляцию отверг, потребовав выдать все оружие и всех зачинщиков мятежа. Прохоровские рабочие ему заявили, что они все равно виноваты в случившемся и что оружия у них нет.
18 декабря полковник Г. А. Мин получил очередное предписание начальника штаба Московского военного округа: прочесать Пресню, «…чтобы убедиться, что сопротивления не оказывают… Если будет оказано вооруженное сопротивление, то истреблять всех, не арестовывая никого»120. 19 декабря от великой княгини Елизаветы Федоровны, вдовы убитого Иваном Каляевым великого князя Сергея Александровича, московский генерал-губернатор получил крестик и благословение на ратные труды. В тот же день тремя колоннами 11 рот пехоты из состава Семеновского и Ладожского полков под командованием полковника Г. А. Мина вошли на Пресню и без сопротивления заняли уже оставленные немногочисленными дружинниками Даниловский сахарорафинадный завод, лакокрасочную фабрику Н. И. Мамонтова и Трехгорную мануфактуру. На зданиях Трехгорки в знак победы были вывешены национальные флаги. Начались поиски спрятанного оружия (каждому нашедшему револьвер обещалась премия в три рубля) и акции устрашения: казни и избиения. 17 человек были расстреляны по приказу Г. А. Мина прямо на фабричном дворе Трехгорки.
17–20 декабря уничтожался «мятежнический очаг» на Московско-Казанской железной дороге. На всем протяжении участка от Москвы до Коломны была восстановлена железнодорожная служба и открыто регулярное движение по расписанию. Полковником Н. К. Риманом на станциях Московско-Казанской дороги было убито и казнено без суда и следствия: на станции Сортировочная — 5 человек, Перово — 9 человек, Люберцы — 14 человек, Голутвино — 24 человека и Ашитково — 3 человека; всего, таким образом, истреблению подверглись 55 человек121. По воспоминаниям очевидцев, Н. К. Риман не гнушался собственноручно пристреливать плененных революционеров. Сам военачальник этот факт отрицал.
По новейшим данным, в боевых столкновениях на улицах Москвы погибло революционеров и мирных жителей всего примерно 1060 человек, в том числе 220 детей и женщин. Потери правительственных войск за все время восстания составили 20 человек убитыми (в том числе два семеновца) и 46 ранеными122.
Действия в Москве полковника Г. А. Мина и семеновцев председатель правительства в целом одобрял, хотя и признавал в некоторых случаях излишнюю жестокость с их стороны. «…Но не я им решусь даже теперь произнести слова хуления. Войдите в их положение. Их взяли, неожиданно отправили в неизвестную им местность, оставили без планомерных распоряжений, поставили их под различные опасности и затем говорят, можно было бы и не стрелять, а тут напрасно убили такого-то или таких-то. Если кто виновен, то виновны те, которые не приняли заблаговременно надлежащих мер и раскисли, допустили деморализацию местных войск и сами только изрекали громкие слова из-за кустов»123.
«По моему убеждению, — писал он далее, — революционные действия силою следует подавлять силою же. Тут не может быть ни сентиментальности, ни пощады, но коль скоро революционные действия или вспышка подавлены, продолжение пролития крови и, в этих случаях иногда крови невинных, есть животная жестокость. К сожалению, когда вспышка восстания в Москве была подавлена, генерал Мин продолжал допускать жестокости бесцельные и бессердечные»124.
За свою доблестную работу в Москве флигель-адъютант полковник Г. А. Мин был произведен в генерал-майоры. 10 января 1906 года он удостоился великой милости — приглашения к высочайшему завтраку. За трапезой полковник рассказывал императору, императрице и августейшим детям о своих московских подвигах и демонстрировал трофеи — найденные при обысках револьверы и ружья125.
13 августа 1906 года на станции Новый Петергоф генерал-майор Г. А. Мин прямо на глазах жены и дочери был застрелен членом летучего боевого отряда партии эсеров Зинаидой Коноплянниковой. По приговору петербургского военно-окружного суда террористка была повешена.
Обстановка в Москве и после подавления революционного восстания оставалась неспокойной. Генерал-губернатор не обольщался достигнутыми успехами. Мятежники отступили, докладывал он императору, оставив «…на театре действия хотя и рассеянных, но самых непримиримых и озлобленных бойцов, которые, заранее обрекая себя на жертву преступной борьбы, видимо, решились продолжать ее хотя бы и одиночными силами до последней крайности»126. Ф. В. Дубасов настоятельно просил оставить в Первопрестольной Семеновский полк, но премьер-министр был непреклонен — в Петербурге надежные гвардейские части гораздо нужнее, особенно в преддверии очередной годовщины событий 9 января.
Тактика Ф. В. Дубасова во время подавления восстания в Москве в общем отвечала представлениям графа С. Ю. Витте о приемах борьбы с революцией. Вооруженные выступления московских рабочих подавлялись самым решительным и беспощадным образом. При этом адмирал Ф. В. Дубасов сохранил холодную голову и не впал в палаческий раж. Виновные в «московских беспорядках» (их было свыше 100 человек) по его настоянию были преданы не военному, а гражданскому суду.
11 декабря 1906 года в Московской судебной палате состоялся процесс над рабочими Прохоровской Трехгорной мануфактуры, участвовавшими в вооруженном восстании. Как и следовало ожидать, были
