прекращения следствия о попытке покушения на его жизнь. Письмо обсуждалось в Совете министров, затем о результатах обсуждения было доложено императору. Николай II распорядился считать дело оконченным.
Тем не менее в 1910 году С. Ю. Витте попросил А. Ф. Кони выступить по нему экспертом. Негодуя на попустительство властей (один из покушавшихся на его жизнь, отставной гвардейский солдат по фамилии Казанцев, являлся агентом охранного отделения) и халатное ведение следствия, он вручил ему копии с актов предварительного следствия. При самом беглом ознакомлении с документами А. Ф. Кони пришел к выводу, что следствие велось предвзято с единственной целью: не поднимать вопроса о возможной причастности к нему лиц высокого общественного положения. Он посоветовал С. Ю. Витте требовать повторного расследования дела независимыми юристами из состава верхней палаты, чтобы все лица, прямо или косвенно причастные к этому злодейству, были выявлены и понесли заслуженное наказание. А. Ф. Кони запомнилось, как С. Ю. Витте с горечью говорил о ходящем в некоторых кругах ехидном предположении, что «адские машины» были подложены по его поручению или по крайней мере с его ведома. «Я не мог, — пишет А. Ф. Кони, — не разделить вполне этого справедливого и глубокого негодования»23.
Летом 1910 года исполнилось 40 лет с того дня, как С. Ю. Витте вступил на поприще общественной и государственной службы. От Владимира Ивановича Ковалевского пришло поздравительное письмо со следующими строками: «Вы были центральной фигурой той эпохи, выразителем редкой государственной мощи и таланта, фокусом всего живого, к Вам неслись надежды, около Вас группировались деятельные силы, зарождалось новое — лучшее будущее. И я счастлив при воспоминании, что совместные труды с Вами — лучшее время моей жизни… К великому огорчению моему, нет шансов на возобновление прошлого. И не потому, что история не повторяется. Нравственные усилия и духовное содержание труда могли бы повториться вновь, если бы был на них спрос. К несчастью, этого нет. Никому не нужны большие, двигательные силы — широкий государственный ум, творческий талант, смелость мысли, твердая воля, бескорыстие. В спросе — горизонтальная спина, прислужливость, все серенькое, маленькое, бедное мыслями и богатое аппетитами. И вот всякий осел лягает копытом льва»24.
В Госсовете С. Ю. Витте был совершенно одинок, ни одна из фракций не хотела принять его в свои ряды, да и сам он не испытывал желания примкнуть к какой-либо группе. К правым членам С. Ю. Витте, так же как и А. Ф. Кони, испытывал чувство презрения, смешанное с жалостью: «Это — люди, сидящие на задней площадке последнего вагона в поезде и любовно смотрящие на уходящие вдаль рельсы, в надежде вернуться по ним назад в то время, как, увлекаемые силой паровоза, они все-таки едут вперед, но только задом»25.
До января 1914 года С. Ю. Витте нередко выступал с речами в общем собрании Государственного совета. Когда его фигура, грузная, длинная и неуклюжая, появлялась на трибуне, некоторые из правых членов Совета демонстративно покидали зал заседаний. Но те, кто оставался, слушали его довольно внимательно.
С формальной стороны С. Ю. Витте был неважным публичным оратором: говорил длинно и с частыми повторениями; как многие люди, наделенные даром воображения, он не всегда соблюдал последовательность в развитии мысли. Но слушать его было интересно — он говорил всегда строго по делу, высказывал нетривиальные мысли и суждения, приводил остроумные афоризмы, хотя иногда и перевирал цитаты (Уильяму Шекспиру приписывал слова Фридриха Шиллера). В речи его А. Ф. Кони часто слышалась тонкая ирония, а иногда и негодование. Критикуя бюджетную политику министра финансов В. Н. Коковцова, С. Ю. Витте выразил преклонение перед его заслугами: он хотя и ничего не приобрел, но и не утратил ничего из того наследства, которое получил. Граф очень сильно возражал против строительства Амурской магистрали, за что получил упрек в космополитизме — магистраль нужна была для обороны дальневосточных границ, положительного экономического значения она не имела никакого. В конце своей речи он, сильно повысив голос, произнес следующие слова: «К огорчению очень многих, я заявляю, что все растущая волна их клевет и инсинуаций против меня никогда не превзойдет объема моего к ним равнодушного презрения»26.
На А. Ф. Кони, много раз слушавшего его речи в Государственном совете, С. Ю. Витте производил впечатление человека, чуждого словесной дипломатии, не стесняющегося резко и определенно высказывать свои мысли. Иногда он не щадил и самого себя. Так, однажды он во всеуслышание поведал, как в начале своей карьеры министра финансов смалодушничал, под влиянием К. П. Победоносцева отозвав из Государственного совета им же внесенный законопроект об обеспечении фабричных рабочих от увечий и несчастных случаев27.
С. Ю. Витте никогда не упускал случая подчеркнуть свое высокое уважение к памяти Александра III, быть у которого министром он искренне почитал за величайшее счастье. Если при этом подобало упомянуть Николая II, то он делал это скороговоркой и понизив голос: «…и царствующий ныне благочестивейший монарх». Слушатели сразу чувствовали разницу.
Случалось ему и эпатировать публику. Журналист Л. М. Клячко вспоминает следующий эпизод. В одной из произнесенных им речей в Государственном совете С. Ю. Витте, упомянув царя, сказал как бы между прочим слова: «нашего самодержавного благочестивого неограниченного монарха». Они произвели на присутствующих эффект разорвавшейся бомбы — сам творец российской «конституции» считает монарха «самодержавным и неограниченным»!
«Я лично наблюдал, — пишет Л. М. Клячко, — какое огромное впечатление это произвело: во время перерыва, в кулуарах, только и разговора было на эту тему. Это было единственное заседание, в котором Витте был неодинок. Его окружили его всегдашние враги, с ним оживленно беседовали. Казалось, они готовы были позабыть часть своей ненависти и простить ему много грехов»28.
Л. М. Клячко было интересно, как С. Ю. Витте выкрутится из этой пикантной ситуации. Просматривая газеты с отчетом о памятном заседании, журналист обнаружил, что фраза С. Ю. Витте была напечатана без слов «самодержавный и неограниченный». Как старший среди газетчиков, аккредитованных при Государственном совете, Л. М. Клячко имел право свободного доступа в комнату стенографисток. Разыскав текст расшифрованной стенограммы, он установил: «В экземпляре, представленном графу Витте на просмотр (стенограммы обычно посылались ораторам на редактирование), слова „самодержавный и неограниченный“ были графом Витте собственноручно вычеркнуты»29.
К выступлениям в Госсовете С. Ю. Витте обычно готовился и, выходя на трибуну, брал с собой подготовленные заметки. Когда ему нужно было заглянуть в бумаги, он надевал очки, после чего, сдвигая их на свой высокий лоб, выглядел очень комично. Закончив выступление, он часто уезжал, не дожидаясь общего перерыва. А. Ф. Кони никогда не видел его участвующим в общем чаепитии. Председатель Государственного совета М. Г. Акимов относился к С. Ю. Витте неприязненно, тревожно ожидая, что он вот-вот перейдет границу дозволенного. М. Г. Акимов не раз обрывал С. Ю. Витте резкими замечаниями и запрещениями говорить на ту или иную тему, на что тот смиренно, но не без яда отвечал: «Слушаюсь!»
«Особенно тяжело ему жилось последние два года», — подметил наблюдательный А. Ф. Кони. В перерыве между заседаниями С. Ю. Витте расхаживал по аванзале большими тяжелыми шагами, с мрачным выражением лица. На вопросы редких собеседников отвечал неохотно, явно спеша от них отделаться. А. Ф. Кони казалось, что в его кипучей натуре, лишенной возможности заниматься большим и живым делом, жило вечное «роптание души». «Со стороны казалось, — вспоминал А. Ф. Кони, — что это своего рода Гулливер, связанный по рукам и ногам в царстве лилипутов»30. С. Ю. Витте любил подчеркнуть свое положение не у дел и не раз повторял, что теперь он ни за что ответственности не несет.
Из выступлений С. Ю. Витте в Государственном совете А. Ф. Кони совершенно верно уловил суть его подхода к решению государственных задач. Искренний приверженец монархии как формы российского государственного устройства и как политического принципа, он прямодушно протестовал против бюрократического произвола, предпочитая законодательное решение любого вопроса во всех его частностях. С. Ю. Витте не изменил своему правилу по всякому вопросу стремиться прежде всего выслушать мнение заинтересованных лиц и возражал против чисто бюрократического его решения, с насмешливым презрением относясь к весьма распространенному заблуждению, согласно которому
