– Абсолютно. Послушай меня, Галя, внимательно и без этих… женских эмоций.
Сколько ты уже живешь с ним?
– Десять лет, – бесцветным голосом произнесла она. – Скоро будет…
– Десять лет, – повторил я. – А я – два… А всего мной отдано Опеке тоже десять лет. Скоро мне стукнет сорок.. Со-рок! То есть, основная часть жизни осталась позади. И на что ее мне пришлось потратить? На Опеку! Теперь возьмем тебя. Почти десять лет ты отдала жизни бок о бок с этим монстром, потаканию всем его прихотям, подавлению в себе всех желаний и настроений, идущих вразрез с твоей Задачей! Так неужели теперь, когда нам подворачивается такая возможность выйти из игры и зажить в свое удовольствие, мы упустим этот шанс?!..
– И как ты себе представляешь наш «выход из игры»? – странным голосом осведомилась она.
Я наощупь нажал кнопку на своих «говорящих часах», и они мелодичным женским голосом пропищали: «Восемнадцать часов тридцать ми-нут двадцать шесть секунд».
– Он вот-вот должен появиться, – сказал я. – Он всегда в это время здесь проходит. Машину мою он узнает сразу, она бросится ему в глаза, как стриптиз посреди улицы. Когда он подойдет поближе, то увидит, как мы с тобой страстно целуемся в кабине… Остальное можешь представить себе сама, если у тебя достаточно развито воображение. Самое главное, в самом факте измены жены с близким другом нет ничего необычного, такое случается со многими. Но этот факт подорвет его веру – а, скорее, недоверие – в свою везучесть…
Взгляд, который Галина бросила на меня, был полон гадливого отвращения. Так обычно смотрят на крыс.
– Но ведь это… это подло! – воскликнула она. – К тому же, это будет для него таким ударом, от которого он не скоро оправится!
– Ошибаешься, Галя, – возразил я. – Во-первых, время успешно лечит все раны.
Через недельку-другую Подопечный напрочь выбросит из головы неверную супругу и коварного дружка. Во-вторых, процесс этот не будет пущен Геноном на самотек, и нас с тобой наверняка заменит кто-нибудь другой… А в-третьих, если уж тебя так мучает моральная сторона этого дела, то разве не подлостью была вся наша предыдущая деятельность? И разве теперь мы не имеем права немножко отомстить этому типу за то, что по его милости нам пришлось потерять напрасно все эти годы?!.. Так что прекрати истерику и приготовься в последний раз сыграть ту роль, которая от тебя требуется!
Рука Галины вдруг метнулась к ручке дверцы, но я был начеку и запер дверцу одним движением пальца на панели управления. Все-таки иномарки – чертовски удобные машины!..
– Ах, так? – прошипела она. – Тогда послушай, что я скажу тебе и можешь передать это своему Генону!.. Я ненавижу вас! Я ненавижу тебя – сытого, хорошо одетого, пользующегося всеми благами жизни за счет Опеки! Я ненавижу Генона, которому когда-то пришла в голову идиотская идея опекать этого человека! Посмотри на себя – ты же все эти годы паразитировал на Подопечном, как клоп! А он… он – просто замечательный человек… И вам повезло, что вы на него нарвались, а не на какого-нибудь хапугу! Ведь другие бы на его месте жили припеваючи и в ус себе не дули, а он… он не такой. Он доволен тем, что у него есть. Он не стремится заполучить материальное благополучие и не рвется к заоблачным высотам, потому что его единственная страсть – это книги. Если бы рядом с ним не было меня, он и сейчас бы жил в своей коммунальной комнатушке!.. Может быть, это и плохо – быть «не от мира сего», не знаю, но он выше всех вас на целую голову, и я… я люблю его за это, а поэтому никогда и ни за что не сделаю ему больно!..
Она всхлипнула, и на ее глазах показались слезы. И с к р е н н и е слезы, вот в чем дело.
Именно это разозлило меня больше всего, а не ее гневная тирада. Я совершенно некстати вспомнил, как накануне своей свадьбы Галя – тогда еще молодая, наивная, но преданная делу Опеки сотрудница – плакала на моем плече, без конца повторяя:
«Я же не смогу с ним жить, Кир! Я… я просто боюсь его!», и как я, скрипя зубами, утешал ее: «Это же не надолго, Галя… Вот увидишь, всё у тебя получится, а не получится – выйдешь из игры… В конце концов, главное для тебя сейчас – сыграть женщину, просто женщину, а все остальное будет как надо!»…
Вот она и сыграла – да так, что эта роль въелась в ее кожу и душу намертво, заставив забыть обо всем остальном…
– Послушать тебя, так твой Подопечный – вообще ангел, – сказал я, борясь с желанием дать пощечину этой сучке, посмевшей дать волю своим бабским чувствам. – Разве что на крылышках не летает… А то, что он – самое настоящее стихийное бедствие – для тебя пустяки?! А то, что по его, пусть даже невольной вине, погибали и погибают тысячи людей – это, по-твоему, можно простить и забыть?!
Этот субъект – все равно что смерч, землетрясение, ураган силой в десять баллов в человечьем обличии, так можно ли подходить к нему с обычными, человеческими мерками?!.. Поэтому будь добра, возьми себя в руки, перестань строить из себя невинную школьницу и сделай то, что тебе приказано!
– Нет! – прошептала она, закрыв лицо руками. – Нет, я… я не смогу!.. Я же никогда не прощу себе этого!.. Какими глазами я буду на него потом смотреть, скажи?
Я усмехнулся. Раз женщина начала спорить – значит, в конце концов, она уступит мужчине.
– Во-первых, – сказал я, пристально наблюдая за улицей (Подопечный почему-то опаздывал), – никто тебя не заставляет ложиться со мной в постель – хотя, между прочим, такой вариант наверху тоже рассматривали… Во-вторых, если уж ты так боишься потерять его, всё еще можно будет потом исправить, и я думаю, Генон пойдет на это. Из игры тогда выйду только я. Мне-то Подопечный, пожалуй, не простит предательства, а ты покаешься ему во всех грехах, какое-то время полижешь ему пятки, пообещаешь никогда больше не обманывать его – и заживете вы с ним так же мирно и спокойно, как и прежде… В конечном счете, я мог бы и не церемониться с тобой, а поцеловать тебя в нужный момент не предупреждая, но нужно показать ему, что мы с тобой встречаемся уже давно, и вообще – чтобы всё было естественно…
– Нет, – сказала глухо Галина, прекращая плакать и глядя на меня с ненавистью. – У тебя ничего не получится! Подлец!..
Я молча открыл бардачок и достал оттуда черную небольшую коробочку с несколькими кнопками и шкалой настройки.
– Знаешь, что это такое? – спросил я ее. – Новинка нашего оборонного комплекса, которая до поры, до времени держится в строгом секрете. Так называемый портативный психогенератор, позволяющий делать из людей самых настоящих роботов, «зомби»… Вот нажму эту красную кнопочку – и ты, как миленькая, выполнишь любой мой приказ – даже если я прикажу тебе раздеться догола на виду у прохожих!
Лицо Галины перекосилось.
– Какая же ты мразь! – воскликнула она. – Вы все, обосновавшиеся под крылышком у Генона, – гады и сволочи!.. Вы существуете за счет Подопечного – и при этом ненавидите его! Вы бесплатно жрете лучшие импортные продукты, понастроили себе комфортные коттеджи за счет средств, отпущенных государством на выполнение Опеки, вы присосались, как пиявки, к госбюджету, прикрываясь Подопечным, а теперь, когда почва стала уходить из-под ваших ног, вы готовы сделать ему любую подлость!.. А ваша Опека – чего она стоит, чего? Вот скажи мне, чту вы сумели предотвратить, опекая моего мужа, какие такие бедствия и катастрофы?
Я еще не успел ничего ответить, а она продолжала:
– А, может быть, и нет никаких смертоносных свойств у Подопечного? Может быть, вы ошиблись в своих оценках? Я уж не говорю, что Генон и Гузельский нарочно придумали человека-суперзлодея, чтобы таким способом существовать за его счет – у меня просто в голове не укладывается, какими чудовищами надо быть, чтобы пойти на это! Хотя, конечно, очень удобно сваливать все просчеты, ошибки, халатности на одного человека, объявив его опасным для общества! При этом никто из вас, разумеется, не считался с тем, каково ему будет вынести все это! Вспомни: вы взвалили на него всю вину за чернобыльскую трагедию, за землетрясение в Спитаке, за столкновение десятков поездов, за падение стольких самолетов!.. А вы подумали, что такую ответственность не под силу вынести человеку?! Вы подумали, какая сила воли нужна, чтобы жить спокойной, ровной жизнью, чтобы выработать в себе стоицизм и хладнокровие по отношению даже к самым стрессовым ситуациям, зная, что другого выхода нет, что иначе
