в глухой, с закрытыми двойными жалюзи окнами комнате, без права выхода из нее, без доступа к телефону, без контактов с обслуживающим персоналом посольства. Он был на свободе, но жил, как в тюрьме. Хуже, чем в тюрьме...
Хуже, но не дольше...
— Собирайте чемоданы, мы отбываем, — сообщил радостную весть майор Проскурин.
— Куда? — спросил Иванов.
— Домой. На родину. Или, может быть, у вас есть какие-то возражения?
— Нет, я согласен, — уверил майора Иванов. — Когда самолет?
Майор с удивлением и умилением посмотрел на Иванова.
— Какой самолет?
— Ну этот... На котором я полечу.
— О чем вы говорите?!.. Все аэропорты перекрыты, все полицейские ищут сбежавшего из тюрьмы особо опасного преступника! Вас ищут!
— Ну хорошо, тогда на поезде... — согласился Иванов. — На поезде?
— Ну, пусть будет на поезде, — улыбнулся майор. — На спец... поезде. Собирайтесь...
Иванов был готов не через час, был готов через минуту, потому что собирать в чемодан ему ничего не надо было и чемодана у него не было.
— Готовы?
— Готов.
— Тогда пошли...
Иванов пошел, пошел, из двери направо. Туда, где, по его мнению, был выход из посольства.
— Куда вы направились! — остановил его майор.
— Как куда — туда, — удивился Иванов. — Где выход.
— Выход — там, а поезд не там, поезд — здесь, — показал майор в противоположную сторону.
— Здесь? — переспросил пораженный Иванов.
— Давайте побыстрее — вы задерживаете отправление, — поторопил его майор...
И открыл дверь. Открыл дверь в просторную комнату, где ничего не было. Где из мебели был только шкаф. Один-единственный, стоящий посредине комнаты шкаф!
— Вот он, ваш скорый, — указал майор на шкаф. — Он же мягкий, он же курьерский, он же литерный, — и голосом вокзального диктора объявил: — Поезд Париж — Москва отходит через минуту. Пассажиров просят занять свои места...
И услужливо распахнул дверцы.
— Ваше купе...
Внутри шкафа на полу был брошен матрас, а в углу стояла большая пластиковая бутыль с широкой, завинчивающейся капроновой крышкой горловиной.
— Это постель, — показал майор на матрас. — Это туалет, — ткнул пальцем в бутылку. — Проводников у нас нет, горячий чай никто не разносит, но вода и что-нибудь из еды у вас будут. Поедете дипломатическим багажом, под пломбой, с партией закупленной для нужд российского министерства иностранных дел мебели. Такой багаж таможня не проверяет.
Ну что — третий гудок, поезд отправляется?..
— Нет, нет, я в нем не поеду! — замотал головой Иванов, пятясь от шкафа.
— Почему? — участливо спросил майор.
— Я не люблю шкафов.
— Да что вы, неужели? — с издевкой спросил майор. — Может, вы желаете поехать обычным купейным? Или автобусом?
Ага, купейным. Или автобусом, согласно закивал Иванов.
Майор Проскурин только диву давался!
Он или дурак, или... Впрочем, нет, этот — не дурак, этот скорее — “или”!
— Вы знаете, как вас называют французы? — вдруг спросил майор.
— Как? — невольно заинтересовался Иванов.
— Русский монстр!
Иванов удивленно расширил глаза.
— И знаете, что они требуют с вами сделать, когда вас поймают? — снова спросил майор.
— Что?
— Гильотинировать. То есть персонально для вас вытащить из музея гильотину, установить на площади и посредством нее отрубить вам голову. И я их где-то понимаю.
Так что, если вас чем-то не устраивает этот шкаф...
— Нет, вы неправильно меня поняли... — торопливо сказал Иванов. — Я могу... Я согласен.
И быстро и решительно зашел в шкаф.
Этот шкаф был меньше и менее уютным, чем был тот, с баром и телевизором, в котором он путешествовал по Европе и плавал в Америку, но был лучше и просторней, чем тот, что стоял на даче генерала, и много лучше, чем шкаф, в который он влез у любовницы. Этот шкаф был новым, был импортным, пах деревом и ехал на родину.
— Ну что? — поинтересовался майор.
— Ничего, — ответил Иванов. Потому что действительно было ничего. По крайней мере в сравнении с гильотиной — ничего.
— Тогда — все, тогда — поезд отправляется! Счастливого пути!..
Шкаф плыл, покачиваясь и кренясь с борта на борт, как пассажирский лайнер на океанской волне. Вначале — в руках рабочих, отдиравших его от пола, потом тех же рабочих, спускающих его по лестнице и затаскивающих в мебельный фургон, потом в фургоне, потом в контейнере, вознесенном вверх и опущенном вниз крюком козлового крана, потом на железнодорожной платформе...
Шкаф ехал по Парижу. Ехал по Франции. По Германий. По Чехии. И дальше — по Польше и Белоруссии.
Шкаф ехал, покрывая за сутки до тысячи километров. Ехал из Парижа — в Москву...
В шкафу сидел единственный его пассажир — сидел Иванов. Он сидел на матрасе, привалившись спиной к стенке, и страдал. Его мутило, ему надоел этот шкаф и вообще все шкафы вместе взятые. Шкафы — как таковые. Наверное, у него развилась новая, не известная науке болезнь — шкафофобия.
Больше всего на свете ему хотелось выскочить из этого шкафа и... Но только поздно было выскакивать. Раньше надо было выскакивать, еще тогда, в первый раз, в самый первый, когда он пришел к любовнице и забрался в шкаф, испугавшись прихода мужа, а пришел не муж, а другой любовник, вслед за которым пришли еще какие-то охотившиеся за ним люди, которые стали стрелять...
Впрочем, про это все уже сто раз слышали. Как ту сказку про белого бычка, которая, сколько бы ее ни рассказывали, никак не может закончиться, потому что ходит по кругу — все по кругу и по кругу. Как сама жизнь, которая тоже, как известно, развивается по спирали... И в которой чего только не бывает... И любовницы бывают, и неожиданно вернувшиеся из командировки мужья, и шкафы...
Всякое бывает. Иногда — такое бывает!.. А иногда еще и не такое бывает!!.
Это кому как повезет.
Это смотря кому какой шкаф попадется!..
