Я пролежал в госпитале два месяца. Врачи там были хорошие, помню, как майор медицинской службы долго возился с моей рукой, сшивая нервы. Еще он вытащил большой осколок гранаты, который разворотил мне бок, вытащил, а маленький осколок оставил, сказав, что сам выйдет, до сих пор он сидит у меня в боку как напоминание об Афганистане. В наш госпиталь вместе со своими генералами приезжал и Бабрак Кармаль, они привезли нам подарки, из которых помнились ящики апельсинов и радио. Был у нас с концертом и Иосиф Кобзон, он пел полтора часа почти без перерыва. Поправившись, мы постоянно спрашивали у персонала, когда нас отправят в Союз, а доктора лишь отвечали, что скоро. В один день неожиданно зашел доктор и сказал, чтобы мы быстро собирались — нас уже ждет самолет. Мы так заспешили, что даже не успели завязать шнурки на ботинках, вместе с еще одним выздоравливавшим парнем мы сели в машину, которая довезла нас до аэродрома, и отправились самолетом в Ташкентский госпиталь. Там опять были операции, иглоукалывание, я очень долго мучился с рукой. Пару месяцев пробыл в Ташкенте, потом меня отправили в Ленинград, можно сказать, что за полгода я два раза встречал весну: один раз в Ташкенте и один — уже в Ленинграде. Там мне вылечили руку, с тех пор она вновь нормально функционирует, огромное спасибо за это докторам.
— Поддержку авиации запрашивали часто?
— Вообще авиацию по рации вызывали часто. У меня, как у командира отделения, была рация Р-48, я связывался с ротным, у него была уже Р-123, мощность которой была намного больше, а он, в свою очередь, связывался с батальоном и полком. Большинство вертолетчиков были опытные и бесстрашные, но бывали и посредственные: израсходуют боекомплект по пустому месту и улетают. Порой мы их побаивались, и как только неподалеку зависал вертолет, мы от него на всякий случай прятались, ведь мало ли в каком направлении он мог открыть огонь. У нас было правило: когда подлетает «крокодил» (Ми-24), то мы сразу обозначали свое расположение дымами бордового цвета, увидев которые вертолетчики сразу понимали, где свои.
Был случай, когда «миги» полностью разнесли точку, занятую нашими бойцами. Летчики получили устаревшие данные о взаимном расположении наших частей и сил душманов, а ребята уже отбили у душманов позиции, тем временем прилетела авиация и ударила по старым координатам. В попавшем под удар подразделении были ужасные потери. Подобных случаев было довольно много. Или, например, прилетел какой-то генерал и начал учить летчиков, как надо летать по ущельям. Так вот одного летчика и сбили — он начал приземляться прямо на позицию зенитного ДШК душманов.
Десантировались в основном из вертолетов, парашюты были отменены сразу. «Вертушки» иногда садились, иногда зависали в метре над землей или немногим более, и мы выпрыгивали. Порой случалось так, что летчик зависал слишком высоко, тогда дембеля заходили в кабину к летчикам и вытаскивали одного из них, чтобы посмотрел, на какой высоте они зависли, после этого летчики старались опустить машину пониже. После того как мы выпрыгивали, «вертушка» сразу же уходила. В вертолете обычно помещалось девять десантников. Бывало, когда вертолет зависал над местом десантирования, ты только видишь, как появляются дырочки в его корпусе, — это снизу стрелял ДШК душманов, тогда стараешься прижаться к стенке. Пули ДШК легко пробивали броню вертолета.
Могу вспомнить один случай, который произошел в самом начале моей службы в Афганистане. Мы ехали на машинах в сторону Джелалабада, вдруг одна из них сломалась, ротный оставил меня для помощи в ремонте, а остальная колонна ушла вперед. Мы быстро отремонтировали машину, догнали своих. Когда мы ехали по «зеленке», нас обстреляли. Невдалеке ехала «барбухайка» (телега), мой пулеметчик, подумав, что стреляют именно с телеги, дал несколько очередей по ней, и только потом мы поняли, что огонь по нам велся из лесного массива. Мы быстро догнали своих и принялись проводить «шурави-контроль» местного населения. Проверяем документы по принципу: показал бумажку — в одну сторону, нет бумажки — в другую. Показывает мне афганец свою бумажку, на ней по-афгански написано, и что там написано, никто не знает, но бумажка есть — значит, все нормально.
Самое тяжелое — это подъем в горы. На первую горку, помню, лезли всю ночь. Высота ее была где-то 3400 метров. За тот подъем я потерял килограммов шесть своего веса. Физические нагрузки были очень серьезными, сила, конечно, была, я ведь парень деревенский, к тому же не курил, не пил и немного занимался спортом. Поэтому я поднялся на свою первую гору вторым, а первым на нее забрался сержант- дембель, после этого восхождения мои ребята стали меня уважать. Один раз мы попали, как в том фильме, в каменный мешок. Мы долго поднимались вверх и так высоко залезли, что спускаться негде было — кругом одни обрывы. На вершине горы было по пояс снега, нам, правда, на такие случаи выдавали валенки. Пока поднимались, выкинули все мины, которые нам дали минометчики, и часть собственной экипировки. Как спускаться, мы не знали. Тогда нашли оригинальное решение: сняли все ремни с автоматов и пулеметов и связали их между собой таким образом, чтобы получилась довольно надежная альпинистская веревка. Спустилось нас человек семь, остальные этого сделать уже не могли — они потратили все свои силы на подъем, некоторые при падениях получили переломы ребер. У этой горы было три удобных выступа: один метров в десять, второй — двадцать, и третий тоже метров десять. Спускались так: двое держат канат из ремней, один спускается, и так по очереди. Когда спускался снайпер, он уронил свою СВД, которая упала и ударила стоявшего внизу бойца прикладом по голове, травма, к счастью, оказалась несерьезной.
Наша спустившаяся группа пошла на перевал, когда уже начинало темнеть. Когда мы на него поднялись, я увидел, как внизу жгут костер «духи», а двое из них лезут к нам на перевал. Если бы мы начали по ним стрелять, то душманы накрыли бы нас плотным огнем. Подождав, пока мои ребята отойдут подальше, я осторожно бросил под ноги этим двоим «эфку» в расчете на то, что душманы у костра подумают, что они подорвались на растяжке. После взрыва я не стал смотреть на результат своей работы и поспешил прочь. Ответного огня «духи» не открывали, может быть, оправдался мой расчет.
Один раз мы отбили у «духов» часть каравана с оружием. Уже темнело, мы стояли на БД (боевое дежурство), и прозвучала команда на выезд. Я с товарищами тогда как раз был в нашем небольшом клубе, где давал концерт ансамбль «Голубые береты», прозвучала тревога, все побежали по машинам. Нам давалось десять или одиннадцать минут на выезд и выход на связь. Поначалу все думали, что это, как обычно, тренировка, но наши надежды не оправдались — у командования были разведданные о том, что идет караван.
Нас вел офицер, подъехали к месту, обстреляли «зеленку», стали полукольцом, выставили посты и остались на ночь. Утром пошли прочесывать «зеленку» и нашли трех убитых верблюдов с навьюченными на них тюками, а «духи» успели отойти. В тюках оказалось оружие и патроны. Винтовки — английские «Буры» — мощное оружие. Мы часто вычисляли «духов» по синяку на плече, потом они научились подкладывать поролон, чтобы была меньше отдача. После той операции у меня в ружейной комнате долго лежали четыре неучтенные винтовки.
Вообще, на задания и операции ходили часто. Наш 350-й полк, как я потом узнал, был чуть ли не штрафной, и, как только где-то начинались проблемы, нас всегда перебрасывали к месту боестолкновения. Я был удивлен, когда узнал, что в афганской армии есть свои десантники. Как-то раз, когда Чарикар прочесывали, нам их придавали. Они ехали с нами на броне, смотришь: если они в хвост колонны начали уходить — все, значит, «заварушка» будет. Самое плохое — это идти на задание первым или последним. Если первый — то можешь на растяжке подорваться, а последнего могут «духи» из «зеленки» убить. Мне приходилось и первым ходить, и последним, крутишься тогда как волчок то влево, то вправо. Вспоминаю нашего отчаянного старшего лейтенанта, он два года пробыл в Афгане, и неожиданно ему из Союза пришло письмо, что его дочь погибла в автокатастрофе. Он принимал участие во многих операциях. Помню, кишлак какой-то блокировали и вели по «духам» лобовой огонь, самым главным было прижать их своим огнем, они тоже люди и боятся, пули рядышком посвистят — и они прижимают головы к земле. И вот этот старлей со своими бойцами пошел в обход, мы еще стояли на месте, а он уже в плен «духов» взял и ведет их. Вообще, они нас, десантников, побаивались, не знаю, как насчет пехоты, а нас они точно боялись.
Кстати, войска Александра Македонского в свое время тоже Афган проходили, в горах даже стоял памятник великому завоевателю. Так, Македонский говорил: «Афганистан пройти можно, но завоевать его нельзя». И вот такой связанный с этим памятником случай мне запомнился. Одного нашего сержанта убили прямо возле этого памятника. Наше подразделение поднималось в гору, этот сержант шел замыкающим, и
