Она не двигалась.
— Когда я пришел в дом Бака в пятницу вечером… я случайно подслушал, как он разговаривал с Мэри. — (Дженни приподняла голову, все еще стоя к нему спиной.) — Я услышал такое, чего никогда не ожидал услышать, и… я какое-то время просто не соображал, что делал. — (Дженни медленно повернулась. Ее лицо отражало борьбу двух чувств: недоверия и любопытства.) — Я не мог с тобой поговорить, Джен. Мне надо было сначала разобраться с самим собой.
Дженни внимательно, изучающим взглядом смотрела на него. Мимо все так же шли пассажиры, обходя их справа и слева. Наконец Дженни дотронулась пальцем до его щеки.
— Я думаю, нам надо ехать к Джошу, в его дом, — сказала наконец она. — Там сейчас никого нет, можно спокойно посидеть… у камина.
Шейн сжал ее руки, хотел сказать что-то, но не смог. Как говорят, потерял дар речи. Но все-таки справился с собой.
— Д-да… можно… если хочешь, — выдавил он из себя.
Она молча кивнула. Может быть, ей тоже трудно было говорить. После долгой паузы она сказала:
— Если можно, побыстрее. Я не могу ждать.
В глазах Шейна потемнело.
— Поговорим в машине.
Она снова кивнула, все так же не сводя с него глаз.
— Да… По пути домой…
— Правда? — Ему показалось, что у него остановилось дыхание.
— Э-эй, очнись! — Она легонько толкнула его плечом, и Шейн снова задышал.
Они зашли в багажное отделение, где им сообщили, что вещи Дженни сейчас летят в Миннеаполис и их придется возвращать следующим рейсом.
На подъезде к Ливингстону Джейн узнала, какие новости Шейну «посчастливилось» подслушать в пятницу вечером. Она не проронила ни слова, просто слушала и слушала, понимая, как важно, что Шейн изливает ей душу.
Остальную часть дороги Шейн со вздохами и длинными паузами поведал ей, что с ним происходило потом.
Когда свернули с шоссе № 90 на юг, к ранчо, Дженни спросила:
— Как ты собираешься все это объяснить дома?
— Не знаю… Я думаю, надо начать с отца. Если он здесь.
— Когда я уезжала, разговоров о его отъезде не слышала. Хотя вообще-то… тогда все было как в тумане, и я не понимала, что говорилось вокруг.
Шейн сжал ее руку.
— Прости меня, Дженни. Тебе, похоже, было очень плохо.
Заслышав машину, Саванна выбежала на крыльцо. Дженни выпрыгнула из пикапа, подруги обнялись, смеясь и плача одновременно. Когда они вошли в дом, держась за руки, Ханна встретила их сияющей улыбкой.
— Ну, ну… Как гнутое пенни — все время возвращаешься. — Она от души рассмеялась, потом сняла фартук, повесила его на крючок. — Как раз вовремя, к обеду. — Она шлепнула Дженни по спине и пошла в свою комнату. В кухню вошел Макс.
— Дженни, рад тебя видеть! — Он притянул ее к себе, обнял. — И тебя тоже, сынок! — повернулся он к Шейну. — Какие неотложные дела заставили вас исчезнуть так неожиданно?
Шейн растерянно переводил взгляд с Дженни на Макса и опять на Дженни.
— У тебя время есть? Поговорить бы надо.
— Конечно. Может быть, разожжем камин в гостиной? Как насчет коктейля?
— Нет, спасибо. Не лучше ли в твоем кабинете?
Макс недоуменно посмотрел на него.
— Хорошо, сын. Как тебе удобно.
Дженни глядела в спину удаляющимся Максу и Шейну. Сердце сжалось у нее в груди.
— Дженни! — Саванна неожиданно выросла рядом. — Что происходит?
— Это долгая история, — сказала Дженни, все еще провожая взглядом мужчин. — Как дети?
— Христиан спит, а Билли помогает Райдеру ухаживать за лошадьми.
— Христиан? Так вы дали ему имя?
— Да. Он появился на свет под Рождество. Да и мои молитвы Бог услышал. Так что… Я не знаю, как ты, а я молилась тогда всю ночь…
— Христиан Мэлоун… Мне нравится.
— Это вообще-то Райдер придумал. Это производное от имени его матери — Кристина.
Кристина, подумала Дженни. Мать Шейна. Он ничего не говорил о матери, после того как узнал, что его родной отец — не Макс. Так много еще недосказанного…
— Пойдем, — сказала Саванна, подталкивая Дженни в гостиную. — Там на столе много чего осталось от обеда. — Она обняла Дженни за плечи. — Я так рада, что ты вернулась. Повеселимся на Рождество!
Они поговорили о том, где и как Шейн нашел ее, и потом, взяв с Саванны клятвенное обещание, что она не проговорится Райдеру и Джошу, Дженни поведала ей всю историю до конца.
— Шейн сказал, что сам им расскажет, — добавила она.
— Бедняжка Шейн. Ты только вообрази! В возрасте тридцати трех лет узнать, что твой отец… — Саванна боялась даже произнести это вслух. — Какая, должно быть, травма для него.
Дженни знала, что пятница была для Шейна сущим кошмаром. Они так увлеклись разговором в дороге, что она не догадалась спросить, как он себя чувствует. Да, она слышала по его голосу, что ему больно, плохо, но он убедил ее, что сейчас, когда они вместе, все хорошо, и она как дура верила!
Дженни думала о Шейне и Максе, которые сейчас говорили друг с другом там, в кабинете. Она принимала боль Шейна как свою боль. А потом еще будет Бак, потом — братья Шейна, или наполовину братья! Сколько проблем! У Дженни голова шла кругом. И если ей было не по себе, можно вообразить, как плохо Шейну.
Саванна подбросила дров в огонь, затем вернулась на диван и, прижавшись к Дженни, спросила шепотом:
— Ты ему сказала?
Дженни наконец поняла, что ее решение пока не говорить о беременности было правильным. Она покачала головой и только усилием воли удержалась, чтобы не уткнуться в плечо подруги и не заплакать. Ей так не хотелось садиться в самолет, потерять их навсегда… Хорошо, что не улетела. Тем не менее в их отношениях с Шейном далеко не все еще было ясно. И Шейн до сих пор не признался ей в любви. Он не хотел, чтоб она уезжала, — это так, но до признания и счастливого конца, о котором она мечтала, еще очень далеко.
Саванна погладила Дженни по спине. Подруги молча смотрели на огонь. Мысли Дженни перенеслись в кабинет, где сейчас находились Макс и Шейн. Она отчетливо представила себе лицо Макса, когда Шейн выложит ему все, что знает.
Макс побелел как полотно, челюсть его непроизвольно отвисла. Шейн почти физически чувствовал, какую боль он причинил отцу. Макс сидел рядом с ним около своего массивного стола, не на рабочем месте (за столом он выглядел намного солиднее и увереннее), а в сторонке. Сейчас он был каким-то беззащитным… и постаревшим. Таким Шейн никогда его не видел.
Когда Макс закрыл глаза, Шейн пожалел о сказанных словах. Теперь он уже сомневался, не лучше ли было оставить все как есть. В конце концов, у них хорошие отношения, нормальные отношения отца и сына. Может быть, не такие теплые, как хотелось бы, но… взаимное уважение, взаимная забота. А теперь? Зарастет ли когда-нибудь эта трещина?
Шейна начинало беспокоить тяжелое дыхание отца, да и вообще выглядел он неважно. Хуже, чем Шейн ожидал.
