сила и надо дать ей выход.
Я вернулся!
Опа! А вот этого я не ожидал. Ощущение привычной обстановки настолько успокоило и обезмятежило меня, что я совсем забыл про существование поверхности. И я вылетел в воздух - как дрессированный дельфин.
Как чертовски чудовищно громадный дельфин.
Вот он - остров-город Мале - столица курортного рая. Почти таким же и почти в таком же ракурсе я видел его, когда мы подлетали к местному аэропорту. Я не скажу, что моя тень накрывает его целиком. Но близко к этому. Маленькими черточками замерли у причалов корабли. Вон там, у причала восемь вот-вот начнется посадка на наш катамаран. Странно, что я всё это вижу - в цвете, в нормальном ракурсе и нормальных пропорциях. Глаз-то в привычном смысле этого слова у меня нет, это я точно знаю. Видимо, как я-человек спокойно пользовался нечеловеческими органами чувств, не имея их, так и я-нечеловек сейчас пользуюсь человеческими глазами.
Черт!
Всё это время я отлично помнил о своей человеческой сущности. Но ещё мгновение назад это было настолько неважно, настолько мелко на фоне новообретённого смысла бытия, что даже думать об этом не возникало ни малейшего желания. Настолько полным было единение, что я даже не делил свои мысли и ощущения - где чьи - как я это делал раньше. Но теперь, при виде кораблей, оседающих в стремительно мелеющем порту, моё человеческое 'я' рванулось наружу с такой нерассуждающей яростью, что моё нечеловеческое 'я' даже пискнуть не успело.
Я рухнул на дно водной воронки, вдохнул воды, отплевываясь и кашляя, вынырнул и увидел нависающую над собой массу воды. 'Не утопи только меня, идиот', - успел я подумать со злостью, прежде чем волна обрушилась на меня и, скручивая, выжимая и ломая, потащила в глубину. Кстати, я так и не понял - кто из нас это подумал, и, соответственно, к кому обращался.
Очнулся я от колющей боли в груди. Попытался вдохнуть, но не смог и зашелся в спазматическом кашле, извергая потоки воды. Со стоном перекатился набок, попытался подняться, но не смог. Уперся рукой во что-то твердое - кажется, просто мокрый бетон - и замер, обессиленный.
- Слава богу, - сказал кто-то над моим ухом. Я с трудом повернул голову. Лена. Мокрая, с разводами потекшей туши на лице, но - живая. Это хорошо.
- Барсетка моя... - прохрипел я, закашлялся, выплюнул соленую воду и продолжил - барсетку не потеряла?
- Что? - Лена негромко, но с отчетливыми истерическими нотками, засмеялась, - барсетка?! Тут такое было... Такое! Счастье, что я тебя нашла, что нашла не поздно и что я умею искусственное дыхание делать. Думаешь, есть кому до тебя дело? А ты - барсетка! Если это для тебя самое важное, то она со мной. Но ты дурак!
- Не самое важное - я сглотнул, поморщился, - но что ты жива, я и так вижу. А в барсетке - документы наши, между прочим. Посмотрел бы, как мы без них...
- Ты его видел? - перебила меня Лена, - видел?!
- Кого? - я, с некоторым трудом, сел и оглянулся. Разброд и разгром. Мокрый грязный пляж, заваленный водорослями, какими-то обломками, мусором, трепыхающейся рыбой, телами... черт! Да, и телами тоже... дерьмо, вот натворил я дел. По пляжу ходили люди - некоторые просто как будто бесцельно слонялись; другие метались, похоже, в поисках чего-то или кого-то. Пяток мужиков деловито вытаскивали из груд мусора тела и оттаскивали их в сторону, выли вдали сирены, кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то кого-то звал... Содом и Гоморра, да и только.
- Значит, не видел, - спокойно сказала Лена, - а то бы не спрашивал. Это кошмар. Слушай, это просто кошмар. Как ученые могли проглядеть такое чудовище? Поехали домой, а? Давай, как только всё наладится, домой улетим? Пожалуйста. Я же в море ни разу зайти не смогу.
- Кх-х, - сказал я, - а ты видела? Что?
- Не знаю. Оно громадное, как... я не знаю.
- Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его!? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его! Кто же может устоять перед моим лицом!?
Я вздрогнул и оглянулся. Полуголый, в одних трусах, толстяк с красным рыхлым лицом стоял неподалеку на коленях и воздевал руки к небу. На шее, на толстой золотой цепочке, косо висел большой крест.
- Под всем небом всё моё! Кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его - ужас! Ужас! Крепкие щиты его - великолепие! Один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними, один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются!
Соотечественник, блин. Почему из всех туристов за рубежом меня больше всего раздражают русские? Даже вот сейчас, в такой ситуации - хоть картину с него маслом пиши. Я поморщился.
- Уважаемый! - сказал я громко, - не надо так кричать.
Он посмотрел на меня бледными, навыкате, глазами, потом снова перевел взгляд к безоблачному небу.
- От его чихания показывается свет, глаза у него как ресницы зари, из пасти его выходят пламенники, из ноздрей его выходит дым! На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. И имя ему - Левиафан!
Я вздрогнул и поднялся.
- Пойдем, - сказал я и протянул Лене руку, - пойдем отсюда.
- Да, - согласилась Лена, - пойдем.
Мы обошли продолжающего вещать что-то толстяка, и пошли к пирсу. Там было какое-то подобие порядка - стояло несколько машин полиции и скорой помощи, у большого крытого грузовика толпилась кучка полуголых людей, и кто-то что-то вещал в громкоговоритель. Я огляделся и тоже пошел к этому грузовику - просто других вариантов не было. Вблизи оказалось, что выбор я сделал правильный - там несколько молчаливых людей уже ставили что-то типа большой палатки и, усилиями непривычно легко одетых полицейских, была организована живая очередь. Двигалась очередь довольно быстро и уже минут через десять мы оказались перед хмурым типом в серой рубашке и брюках. Он окинул нас недовольным взглядом и спросил:
- Where are you from?
- Russia, - сказал я и сунул ему под нос приготовленные заранее билеты, паспорта и ваучер отеля. Увидев эту пачку документов, мужчина оживился, повеселел и подозвал стоявшего неподалеку полицейского. Что-то коротко ему сказал, потом вернул мне документы и махнул рукой - проваливайте, мол. Я шагнул в сторону, посмотрел на смуглокожего полисмена и еще раз подивился, насколько непривычно смотрятся кобура и форменная фуражка на фоне безрукавки и шортов. Полицейский улыбнулся, ткнул в большую бляху на груди и что-то спросил.
- Я не понимаю, - ответил я, - don`t understand.
Он нахмурился, ткнул пальцем вверх, потом, что-то лопоча, пошел в сторону, жестами предлагая следовать за ним. Мы с Леной переглянулись и пошли следом.
Вел он нас, как выяснилось, в холл какого-то отеля. Холл был битком набит растерянными людьми. По углам зала висели телевизоры, под ними, задрав головы, молча стояли зрители. Большая толпа осаждала ресепшн, а часть народа просто расположилась табором на полу, сидя на чемоданах и сумках.
- Информасьён! - заявил мне полицейский, ткнув пальцем в толпу у ресепшена, - гоу, гоу! Информасьён!
- А! - Сказал я, - понял. Ай маст гоу вере? Фор информейшн?
- Йес! - засиял полицейский, - уи! Си!
И, продемонстрировав столь богатое знание иностранных языков, взял под козырек и немедленно растворился. Я вздохнул, отвел Лену к ближайшему столбу, сказал, - 'Стой здесь', - и ввинтился в толпу.
Выбрался я оттуда только часа через полтора, помятый и уставший. Лена с очень грустным видом стояла там же где, я её оставил. При взгляде на неё у меня стало очень нехорошо на душе. Если б она
