- Придется тебе подождать, - сказал он с усмешкой, - я еще жив.
Видимо, от него исходил запах умирающего животного, вот волк и заинтересовался. Вряд ли была другая причина, заставившая его так близко подойти к человеку.
Тыгрынкээв расстегнул кухлянку, зажмурившись, подставил лицо теплому весеннему солнцу. Потом вздохнул и сделал шаг - первый за сегодняшний день. Волк сзади негромко тявкнул. Тыгрынкээв недоуменно на него посмотрел, потом отвернулся и, волоча ноги, побрел вперед. Ощущение пристального взгляда в спину, однако же, не проходило, поэтому через некоторое время Тыгрынкээв остановился и обернулся. Волк стоял за ним в десяти шагах и внимательно смотрел юноше в глаза.
- Ты будешь идти за мной, пока я не упаду? - спросил Тыгрынкээв.
Волк тявкнул, немного отбежал, остановился и полуобернулся, словно ожидая, что юноша пойдет за ним.
- Ты хочешь, чтобы я пошёл за тобой?
Вряд ли в другой день Тыгрынкээву пришла бы в голову такая мысль - а если бы и пришла, вряд ли бы он к ней прислушался. Но сейчас ему было все равно, куда идти, и он пошел к волку. Тот отбежал еще шагов на десять и опять остановился, поджидая уставшего юношу.
Тыгрынкээв не удивился - он обрадовался. Сила его ума оказалась равна силе его сердца, и уже четвертый день ни одна из них не могла взять верх. Должно было произойти какое-то вмешательство извне, или он бы так и умер на этой заколдованной окружности, двадцатикилометровым кольцом опоясывающей стойбище. Теперь же, увидев выход из безвыходной ситуации, он принял его всей душой. И с новыми силами поспешил вслед за своим необычным провожатым.
Волк шел долго - почти до вечера. Тыгрынкээв измотался до того, что весь мир сузился в его глазах, и он словно бы смотрел вперед через узкую трубу, в которой было место только для волчьих следов на еще не растаявшем снегу. Тыгрынкээв не ел и не пил четыре дня и теперь жалел об этом - вдруг ему не хватит сил дойти туда, куда его ведет белый волк? Он черпал на ходу ладонью снег и жевал его - помогало. И к вечеру он вышел на берег реки. Тыгрынкээв узнал это место - такой высокий обрыв нависал над рекой только в одном месте на сотни километров вокруг. Вода под этим обрывом была особенно темна и неподвижна; покойный Эквургын утверждал, что видел играющих в омуте чертей, но ему мало кто верил - все знали, что Эквургын видит чертей частенько и объяснения тому были самые прозаичные.
Тыгрынкээв осмотрелся, пытаясь понять, куда ему идти дальше, но волка не увидел. Зато увидел отца - он стоял лицом к обрыву, на самом его краю и смотрел на закат. Тыгрынкээв усмехнулся, подошел к отцу, сел на край обрыва и свесил ноги.
- Ты мог бы взять тупые стрелы, - сказал он, - а кто не увернется, тем вымазать лицо сажей и прогнать из стойбища. Раз настоящих людей так мало осталось, не следует ли их беречь?
Отец посмотрел на сына и Тыгрынкээв вздрогнул, увидев бездну, сочащуюся из его глаз.
- Карем. Не следует, - сказал отец тихо и отвернулся, - настоящих людей осталось столь мало, что их уже бесполезно беречь. А нас - береговых людей - не осталось совсем. Твоя мать была последней женщиной гычурмыкин. Будь у тебя даже сто братьев, они не смогли бы продлить род.
- Почему - была? - спросил Тыгрынкээв. Спросил спокойно, он уже знал ответ и смирился с ним.
- Она умерла. Вчера.
Тыгрынкээв кивнул.
- В школе учитель говорил мне, что кереки живут еще в нескольких стойбищах и даже там, в поселке, было двое кереков.
Отец невесело засмеялся.
- Лиса может назваться вороном, но вороном от этого не станет. Нас всегда было мало, и мы всегда знали друг друга. Больше нет никого. Те, кто сейчас зовет себя гычурмыкинами - либо, в лучшем случае, анкалгакку, либо просто лгут.
Отец замолчал. Так они молчали довольно долгое время - пока громадный красный шар закатного солнца наполовину не опустился за горизонт. Тогда Тыгрынкээв спросил:
- Что теперь? Будем жить, как раньше, пока однажды ты не окажешься быстрее и не убьешь меня?
- Нет. Испытание закончено, и ты один его выдержал, - он повернул голову и посмотрел на сына, - я бы хотел, чтобы на твоем месте был Титу.
- Я знаю, - кивнул Тыгрынкээв.
Отец отвернулся.
- Ты знаешь, - согласился он, - но я должен был сказать. Это моя вина. Теперь пойдем.
Они спустились с обрыва вниз, в пойму реки, где двое оленей пощипывали пробивающуюся через снег свежую травку. Отец сел в нарты, а Тыгрынкээв замешкался - он всё разглядывал окрестности, надеясь еще раз увидеть белого волка. Хотя и понимал, что не увидит, потому что никакой это был не волк, а дух. Ведь когда Тыгрынкээв обернулся, перед тем как пойти за отцом вниз с обрыва, он не увидел волчьих следов, по которым туда пришел. Из тундры тянулась только одна цепочка следов - его.
К стойбищу подъехали уже после заката. Обессиленный Тыгрынкээв уснул сразу, как заполз в теплый полог, но отец вскоре разбудил его. Тыгрынкээву сначала показалось, что он не успел и глаз сомкнуть, но, посмотрев на отца, понял, что прошло какое-то время. Лицо отца было разрисовано краской, одет он был в длинные шаманские одежды, и на шее висела связка амулетов.
- Что такое? - спросил, поднимаясь, Тыгрынкээв.
- Я думал, что придется ждать, но время уже настало, - сказал отец, - иди, тебя ждут.
- Кто меня ждет? - удивился юноша, подхватывая с пола одежду, но отец остановил его руку.
- Одень это, - и указал на другую стопку одежды. Тыгрынкээв недоуменно поднял первый попавшийся под руку предмет, оказавшийся женской камалейкой. Он узнал её - эту камалейку носила мать.
- Что... - Тыгрынкээв посмотрел на отца непонимающим и недовольным взглядом.
- Нож тоже оставь.
- А... - юноша вздохнул, - ты хочешь, чтобы я стал 'мягким человеком'.
- Нет. Я ничего не хочу. Ты станешь тем, кем станешь. И примешь эту судьбу. Выпей.
Жидкость в плошке Тыгрынкээву была знакома - это она отделила ему душу от тела семь лет назад и почти убила его. Правда, на этот раз её было поменьше.
Немного поколебавшись, Тыгрынкээв взял плошку и одним глотком выпил всё её содержимое. Потом встал и принялся одеваться.
- Куда мне идти? - спросил он, покончив с непривычной одеждой.
- Просто иди, - сказал отец, подводя сына к выходу из яранги, - потом узнаешь.
Тыгрынкээв вышел наружу и охнул - его окружал мир духов - тот самый, нарисованный тонкими, живущими своей жизнью, штрихами. Тот мир духов, оборотней и кэле, не раз снившийся ему потом в кошмарах. Но проникновение было неполным - ногами он стоял на твердой земле, тела своего не покидал и определенно чувствовал - большей частью он еще пока в мире людей. И, пожалуй, только глазами - в мире духов. Тыгрынкээв огляделся, вздохнул и пошел прочь - туда, куда не проникали цветные линии человеческих желаний и страстей.
Вскоре он отдалился от стойбища, и всё вокруг стало чёрно-белым. Точнее, чёрно-серым. Тыгрынкээва качало, он чувствовал себя очень больным и уставшим, но упрямо продолжал идти вперед. Он чувствовал, что идет правильно, и что осталось ему идти немного. Вскоре на горизонте, прямо перед ним, показалось белое пятнышко, показалось и начало увеличиваться в размерах по мере приближения к нему Тыгрынкээва. Когда пятнышко увеличилось настолько, что в его очертаниях стало ясно видно фигуру волка, Тыгрынкээв ничуть не удивился. Более того - он ждал этого и теперь радовался своей проницательности.
- Здравствуй, дух-волк, - сказал Тыгрынкээв, подойдя к нему вплотную.
Волк встал, повернулся к юноше задом, поднял хвост и Тыгрынкээв увидел, что это не волк, а волчица. Это открытие его порадовало - Тыгрынкээву не хотелось становиться 'мягким человеком', ему нравилось быть мужчиной. А теперь, раз его покровитель женского пола, ему нет нужды изменять свое естество.
