– Аида... Это моя вина. Это из-за меня, – чуть слышно проговорила она, садясь на кровать рядом со мной.
Я непонимающе нахмурилась.
– Ты о чём?
Опять вздох. Теребя пальцами подол платья, она сказала:
– Это с ней случилось после моего укуса. Я... Я выманила её из замка на прогулку и там укусила. Аида, я... Для меня невыносимо видеть, как ты её целуешь, как с нежностью смотришь на неё... Я чувствую, что неумолимо теряю тебя.
Зарыв лицо в ладошки, она тихо завсхлипывала, вздрагивая плечами. А я подумала: так вот что послужило толчком к открытию памяти – укус! Для прорыва барьера нужен был какой-то сильный стресс, критическое состояние организма, болезнь, травма... ну, или укус.
– Можешь меня ненавидеть, – плакала Эрика. – Да, я желала ей смерти... Это просто было невыносимо. Я уже потеряла тебя, я знаю.
Я вздохнула, обнимая её за плечи и целуя в висок.
– Глупая ты... Моя бедная глупая красавица. Что бы ты ни натворила, я не могу тебя ненавидеть.
Она, потешно шмыгая покрасневшим носиком, подняла на меня заплаканные глаза.
– Почему?
– Потому что я тебя люблю, дурочка. – Я тихонько прильнула губами к её по детски пухлому ротику – не страстно, а скорее с усталой нежностью.
Эрика, уткнувшись в моё плечо, разревелась с новой силой, а я уже в который раз пожалела, что родилась эмпатом. Тут своя-то боль с ума сводила, и вот теперь вдобавок – её чувства, как сумасшедший горький ураган, накрывали с головой. Она так и не оправилась после выхода наружу правды о нашем кровном родстве, не смирилась и все эти годы тосковала по нашим прежним отношениям.
– Глупенькая ты, глупенькая, – сказала я со вздохом. – Пойми ты, что моя любовь к тебе не пропала никуда и даже не уменьшилась ни на йоту. Ты по-прежнему – моя красавица. Это и есть самое главное – то, что чувствуешь вот тут. – Я показала себе на сердце. – Нет ничего дороже этого. А остальное... Ты уж прости, малыш, только спать со своей сестрёнкой я не могу. Ничего не поделаешь.
Горько всхлипнув, она выбежала из комнаты. Я выглянула в коридор и позвала вслед:
– Эрика! – но только замковое эхо холодным каменным отзвуком удвоило мой возглас.
Князя Огнева я нашла рядом с Алёнкой. Он уже срезал в саду охапку свежих роз, влажных от росы и бледно-розовых, и заменял ими измятые. Заметив меня, он с виноватой улыбкой сказал:
– Мадемуазель Эрика называет это романтическим вздором. Ну, что поделаешь... Я всегда был романтиком. Я считаю, что прелестная мадемуазель Алёна заслуживает самых лучших на свете цветов. Жаль только, она их не видит.
– Алёнка заслуживает всего самого прекрасного, что есть на свете, – сказала я. – Спасибо, что не позволили её закопать, князь. – И добавила с усмешкой: – Да, читать Эдгара По и правда бывает полезно. А сейчас не могли бы вы оставить нас наедине?
– Да, да, само собой разумеется, – ответил он с поклоном.
Остаток ночи я провела с Алёнкой, пытаясь отогреть своим дыханием её пальцы. Я почему-то верила, что она меня слышит, и рассказывала ей свою историю. Свечи потрескивали и оплывали, умирающие розы издавали прощальный аромат, а я заново проживала свою жизнь с самого начала.
Когда в витражные окна зала заглянули первые рассветные лучи, я поднялась. Оставлять Алёнку здесь было небезопасно, учитывая малое количество охраны, и я решила отвезти её на нашу румынскую охотничью базу. Времени, конечно, прошло много, но я надеялась, что она ещё действует.
На внутреннем замковом дворе я ещё вчера приметила отличный внедорожник, похожий на мой – даже марка совпадала, хотя модель была чуть другая. Переложив в него своё оружие и добавив кое-что из здешнего арсенала, я закутала Алёнку в одеяло и уложила на раздвинутое в качестве спального места заднее сиденье, зафиксировав положение тела подушками – чтобы, если машину тряхнёт, она не скатилась и не ударилась.
На базу мы приехали к позднему вечеру – хвала небесам, без приключений, хотя я пребывала в напряжённой готовности все эти долгие часы. Взяв Алёнку с её удобного и мягкого ложа, я вошла в пещеру, встала на платформу лифта и локтем нажала кнопку. Система загудела и пришла в движение – значит, база действовала.
Всё здесь было по-прежнему – у меня даже сердце заныло с ностальгической грустью. Когда лифт остановился, нас неприветливо встретили дула автоматов и незнакомые лица: видимо, состав команды поменялся за эти годы.
– Привет, ребята, – сказала я по-французски. – Рада вас видеть, хоть и не знакома ни с одним. Я из старого состава группы, вы меня, может быть, и не знаете. Я Аида Вангелиди. Мне бы врача... Есть здесь кто-нибудь из медиков?
Автоматы опустились.
– Кто же не знает Аиду Вангелиди, – ответил на том же языке парень с длинными чёрными волосами, частично распущенным по плечам, частично заплетёнными у висков в две косички. – Вы – живая легенда.
Акцент у него был канадский, а причёска и характерный тип лица выдавали его индейское происхождение. Да, группа всегда была интернациональной, но индейцев у нас на моей памяти не встречалось. А вот традиционный язык для общения между собой остался прежним.
– Из медиков буду я, – сказал индеец. – Чем могу помочь? – Видя мой скептический взгляд, он усмехнулся: – Я изучал медицину в колледже в Канаде. Но и знания своих предков не считаю бесполезными.
Его звали Габриель Маквагабо Долан, но называли его здесь Медведем: его второе, индейское имя переводилось как Стоящий Медведь. Мы перешли в пещеру, оборудованную под лазарет, и индеец-медик, осмотрев Алёнку, сказал задумчиво:
– С точки зрения медицины «бледнолицых»... – он усмехнулся, – да, несомненно, это летаргия. А мои деды сказали бы так: тело её здесь, а вот дух – далеко, заблудился в сумрачных лесах. Боюсь, я здесь бессилен. Помочь ей можете только вы сами, потому что в леса, где блуждает её душа, мне входить нельзя, а вот вы там уже бывали, потому можете договориться с духами этих лесов, чтобы они отдали вам девушку.
Всё это напоминало ситуацию с Эрикой. Сумрачные леса – сумрак, договориться с духами – принести жертву... Так я перевела слова Стоящего Медведя на язык знакомых мне понятий. Неужели Алёнка тоже ушла в сумрак? Но её случай явно отличался от случая с моей сестрой – тем, что Эрика могла двигаться и есть, а Алёнка лежала, как мёртвая. Я поделилась своими мыслями с Медведем, и он ответил:
– Скорее всего, ваша сестра ушла в сумрачные леса только частью своей души, а эта девушка – полностью. Думаю, это и есть причина её состояния. Но, повторюсь, в сумрачные леса я не вхож, это ваша территория.
Я задумалась. За целую душу сумрак наверняка запросит высокую цену... Но я была готова отдать что угодно, лишь бы снова заглянуть в Алёнкины глаза.
– Спасибо вам, – сказала я Медведю. – Мне предстоит опасное дело... Не могли бы вы приютить Алёну здесь, пока я за ней не вернусь?
Медведь посмотрел на меня проницательно.
– А если не вернётесь? Полагаю, вам лучше сначала заняться ею, а потом отправляться.
В сущности, он был прав. Но для ритуала мне требовалось немного крови, и индеец согласился дать свою. Он взял у себя из локтевой вены примерно миллилитров двести и сцедил в почкообразный медицинский лоток. Ещё нужен был огонь – хотя бы свечи, но Медведь предложил идею получше – выйти наружу и развести костёр.
Я вынесла Алёнку наверх, на полную цветов поляну. Справа и слева высились поросшие кустарником и редкими деревьями склоны, а над головами у нас раскинулся звёздный шатёр. Положив Алёнку на траву, я присела рядом, вдыхая дивный аромат разноцветья, а Медведь пошёл собирать хворост для костра.
Огонь затрещал сильно и жарко, озаряя рыжими бликами косички Медведя и делая его лицо по-
