настоящему краснокожим. Выпив кровь из лотка, через огонь я смотрела в сумрак, всасывая горячий воздух в лёгкие и мысленно раздвигая пелену тумана. Поляна и горы исчезли, остался только костёр и я.
«Алёнка! – звала я. – Принцесса моя, приди ко мне!»
Из тумана к костру приближалась полупрозрачная белая фигура. Остановившись по ту сторону огня, она смотрела на меня большими печальными глазами, и я с нежным замиранием сердца узнала в её лице знакомые и любимые Алёнкины черты.
«Алёнушка, любовь моя, вернись ко мне, – просила я. – Ты – мой смысл, моя жизнь, моя душа. Без тебя я не могу. Пусть прошлое останется позади, для меня оно не имеет значения».
«Дело не в тебе, – ответила белая фигура печально. – Я сама не смогу жить, помня о том, что я натворила в прошлой жизни. Это слишком тяжело – жить с этим».
«Принцесса, твоя душа очищена покаянием, – сказала я. – Она светла и легка, как белая голубка. Не взваливай снова на себя бремя, которое уже давно снято с твоих плеч!»
Но её фигура с печальным вздохом начала удаляться, растворяясь в тумане.
«Нет! – рванулась я за ней, но обожглась огнём... И тогда, как в прошлый раз, я обратилась к туману: – Сумрак, отдай её душу. Взамен я жертвую тебе остатки своей человеческой сути. Отныне я буду питаться, как вампир – одной лишь кровью, приблизившись к твоим детям и по духу, и по образу жизни. Если тебя устроит такая жертва, отдай мне Алёнку!»
Пламя костра взметнулось, как живое, огромным столбом, и меня начало всасывать в палящий огненный смерч. В нём сгорало всё, что во мне ещё оставалось человеческого... Мама... Откуда она здесь? Её умоляюще протянутые ко мне руки охватило пламя, и её образ превратился в прах, то же случилось и с невесть откуда взявшимся отчимом. Корчились в огне образы Кельца, Змея, других охотников... И вдруг – Массимо! С вдохновенно развевающимися волосами и горящими глазами он воскликнул, перекрывая гул огня:
«Если в вашем сердце горит неугасимый светоч – любовь, сумрак не властен над вами!»
Выплюнутая огненной воронкой, я вновь очутилась на поляне под звёздами. Костёр догорал: видимо, времени прошло немало. Медведь сидел рядом, суровый и неподвижный, как изваяние, и в его глазах плясали отблески умирающего огня. Пустой лоток снова начал наполняться кровью, да так быстро, что я едва успела поднести его ко рту, роняя капли на траву и цветы. Бережно приподняв Алёнку одной рукой, другой я поднесла к её губам лоток с остатками крови.
– Выпей, принцесса... Всего пару глоточков, это не страшно.
Её глаза приоткрылись – туманные, потусторонние. Хоть в огне и сгорело столько человеческих образов, моя любовь к ней была на месте – никуда не делась, даже, как мне казалось, стала ещё глубже и нежнее, только теперь – с лёгкой горчинкой. Осторожно поддерживая Алёнку, я дала ей выпить несколько глотков... Кажется, она даже не поняла, что именно она пьёт. Поцеловав её алые от крови губы, я сказала:
– Я люблю тебя, Алёнушка.
Но всё оказалось не так просто. Обведя вокруг себя удивлённым взглядом, Алёнка спросила:
– Где я? Кто вы?
Я похолодела.
– Алён... Не пугай меня. Ты что, меня не узнаёшь?
Впрочем, вопрос был излишним: узнавания в её глазах я не видела. Морщась, как будто от головной боли, она спросила:
– Меня зовут Алёна? Странно, я этого не помню... Где мы? Что это за место? – Осмотревшись, она добавила: – Здесь красиво...
– Тебе нравится? – спросила я, еле сдерживаясь, чтобы не схватить её за плечи и не затрясти, крича: «Алёнка, Алёнка, да вспомни же! Это я!»
– Да, – задумчиво проговорила она, зябко кутаясь в одеяло. – Вот только я совсем ничего не помню... Даже жутковато.
Я осторожно обняла её – она не пыталась вырваться, и то слава небесам.
– Не бойся ничего, – шепнула я ей. – Тебе ничто не угрожает.
Она устроилась поуютнее, прижимаясь ко мне.
– Удивительно, но мне с вами спокойно и хорошо, хоть я вас и не помню, – сказала она.
Медведь принёс ещё охапку хвороста и тактично оставил нас вдвоём. Когда его фигура исчезла во мраке, я подбросила топлива в костёр, и он запылал веселее и жарче. Алёнка молча смотрела на огонь и куталась в одеяло. Пальцы у неё были ещё холодные, озябшие, и я стала греть их своим дыханием.
– Хм, что-то знакомое, – нахмурилась Алёнка.
– Что? – насторожилась я.
– Вот это. То, как вы мне греете руки... Вертится, вертится в голове... Не могу вспомнить.
Значит, она всё-таки всё слышала и чувствовала? Я прижала её к себе теснее, защищая от мрака, обступавшего нас со всех сторон и лишь немного разгоняемого пляшущим светом костра.
– Вы меня, кажется, целовали, – проговорила Алёнка. – Почему?
– Потому что я тебя люблю, – тихонько засмеялась я. – И ты меня... Ну, по крайней мере, ты так говорила.
Она хмыкнула.
– Здорово... У меня, оказывается, нетрадиционная ориентация. Ну и интересные же вещи я узнаю о себе! Впрочем... – Алёнка подняла голову, глядя на меня большими и тёмными, как ночные озёра, глазами. – Давайте ещё поцелуемся. Кто знает, может, я что-нибудь вспомню...
Она трогательно и доверчиво потянулась ко мне, и я с наслаждением обхватила её губы своими. Моя страсть её испугала, и её язычок робко отпрянул – как в первый раз. Пришлось сменить тактику, сосредоточившись на губах Алёнки без глубокого проникновения и давая ей тем самым время освоиться. Это сработало, и она начала отвечать.
– Ну, как? – спросила я.
– Мммм... – Алёнка чувственно облизнулась, будто съела что-то вкусное. – Странно... Очень странно. Оказывается, я жутко испорченная... потому что мне нравится. Ощущение знакомое, но... вспомнить вас я не могу. Мммм... – Она снова потянулась ко мне, потребовав: – Ещё!
Во второй раз она была смелее – раскрылась и впустила меня глубже, даже выпростала руку из-под одеяла и обняла меня за шею. Её глаза широко раскрылись, и в них отразилось что-то.
– Вот... Волосы, – сказала она. – Мне почему-то кажется, у вас на затылке должен быть короткий ёжик.
Казалось, совсем недавно я стриглась и брила виски и затылок, но с моей скоростью роста волос долго я с такой причёской не проходила. Теперь в мои волосы на затылке вполне можно было запускать пальцы, что Алёнка и сделала.
– Они были короче, – ответила я, вздрогнув от радости. – Обросла просто... Слушай, если так пойдёт, ты скоро всё вспомнишь!
Алёнка вздохнула и закрыла глаза.
– Я и хочу вспомнить, и боюсь... Мне кажется, там что-то плохое.
Я зарылась носом в её волосы, не зная, что ответить. Пожалуй, её память заблокирована не зря... Этот блок – самозащита её психики от разрушения. «Это слишком тяжело – жить с этим», – вспомнились мне её слова. Может быть, в её случае забвение было большим благом, чем восстановление воспоминаний?
А ведь это я сломала её. Она не хотела возвращаться, но я всё равно притащила её обратно в реальность. Ну да, так и есть... Потому что я не могла без неё существовать. Ни жить, ни дышать, ни смотреть в глаза будущему.
– Прости меня, Алёнка, – уже в который раз прошептала я, целуя её в макушку.
– Я не знаю, за что мне вас прощать, – сказала она и потёрлась о мою щёку. – Мне с вами хорошо.
– Не говори мне «вы», принцесса, – попросила я. – Для меня это звучит странно... И дико.
Её пальцы начали согреваться под моими поцелуями. Век бы не отпускала её из объятий, нежась с ней на ночной поляне среди цветов, под звёздами, у костра. Хоть она не помнила ни меня, ни даже себя,
