поставили, видишь, с четырьмя минусами. Это похоже на двойку.
Едва дождавшись конца урока, Джих не преминул поиздеваться надо мной.
— Давайте поздравим свана с «неудом», — обратился он к классу. — Повторяйте за мной: «Поздравляем Мужской род с неудом».
Несколько ребят хором вторили Джиху.
Я выскочил из класса. Терпению моему приходил конец. Я решил кровью смыть оскорбление. Однако прежде чем осуществить свое намерение, решил посоветоваться со своими маленькими земляками.
Сеит и Бидзина тоже успели нахватать «неудов», но в классе над ними никто не смеялся. Оба они были моложе меня и любое горе быстро забывали. Тем не менее они поддержали меня и посоветовали поколотить Джиха.
— О чем тут совещаются сваны? — услышали мы вдруг всегда веселый голос Коли Кемуларии. — Наверное, кого-нибудь убить собираются...
Коле и в голову не приходило, что он почти не ошибся, бросив несколько шуточных слов. Когда мы ему объяснили, о чем советовались, он сразу же посуровел и сказал:
— Я думаю, что бить не надо. Надо сказать Архипу и Ипполиту. Я им сам скажу.
— Не надо говорить! — в один голос возразили мы все втроем. — Это будет жалоба.
Коля, не дослушав наши доводы, быстрыми шагами удалился в сторону коридора, где были классы старших школьников.
Я начал готовиться к осуществлению своего намерения.
Трехэтажный дом бывшего приюта, в котором помещался наш интернат, был расположен на полпути между Новой и Старой Гаграми. Рядом с домом начиналось ущелье Цихерва, поросшее каштанами, инжиром и разнообразным кустарником.
Я нашел в кустах укромное местечко, в котором рассчитывал отсидеться после нападения на Джиха. С темнотой же я был намерен пробраться в Старую Гагру и спрятаться в трюме одного из постоянно курсировавших вдоль берега пароходов.
Моя ненависть к Джиху не приняла бы таких уродливых форм, если бы я не был жертвой, казалось бы, хорошего обычая — никогда не ябедничать на товарищей. И до поступления в школу я никогда не жаловался взрослым на обидевших меня мальчиков. Отец предпочитал увидеть меня с разбитым в драке носом, нежели услышать от меня жалобу на товарища по играм.
Пожалуйся я своевременно на Джиха и Гегию классной руководительнице или секретарю комсомольской ячейки, насмешки были бы давно прекращены и во мне не выросла бы такая пожиравшая меня ненависть.
Теперь я был полон только задуманной местью. Я был настолько погружен в свои мысли, что, подходя к интернату, со всего размаху уткнулся в кого-то, идущего мне навстречу,
— Рас шоби?[7] — услышал я грузинские слова. Голос показался мне знакомым. Оказалось, что навстречу мне шел Архип Лабахуа.
— Ах, это ты, — узнал меня Архип. — Что ты мчишься, как ишак, которому подпалили хвост? Погоди, мне что-то не нравится твой вид, — сказал он, подведя меня к окну и вглядываясь в мое мрачное лицо. — Теперь я понимаю, почему сванов считают разбойниками, — пошутил он. — А это что? — вздрогнул он, приметив подобранный мной около сарая ломик, от которого я не знал, как избавиться.
— Так, гвоздь хотел вбить, — невразумительно пробормотал я.
— Какой гвоздь? — недоверчиво переопросил Архип. — Разве гвозди этим вбивают?
Он отобрал ломик и потащил меня с собой в спальню старшеклассников.
По дороге он выпытал у меня причину моего подавленного состояния. Ни словом не обмолвившись о намерении побить Джиха, я признался, что получил первый «неуд».
— Товарищи, наш маленький сван получил «неуд», — начал Лабахуа, входя в спальню старшеклассников. — Надо ему помочь.
Комсомольцы участливо расспрашивали меня. Тронутый этим, я охотно рассказал, что слово «меч» оказалось у меня женского рода.
— А как же иначе? — удивился семиклассник Катафей. Ему было около двадцати лет, он отпускал усы и никак не походил на школьника. Родом откуда-то с Бзыби, почти из такого же глухого места, как мое Лахири, Катафей, подобно мне, упорно не ладил с русским языком. — Не понимаю, — пожал он плечами, — за что «неуд»? Почему «мечь» — он, когда она пишется с мягким знаком?
Архип долго не мог растолковать упрямому парню, в чем заключаются его и моя ошибки.
— А в общем ты не расстраивайся, — повернулся ко мне Архип, — седьмой класс берет тебя на буксир. Согласны, товарищи? — обратился он к окружавшим нас комсомольцам.
— А что такое «буксир»? — подозрительно спросил я.
Предложение Лабахуа мне не понравилось. Второклассники называли меня не иначе, как Мужской род. Очень мне надо было, чтобы теперь в седьмом меня прозвали еще и Буксиром.
Архип разъяснил мне, что буксиром называется пароход, который тащит за собой на канате другое судно. По обиженному выражению моего лица он решил, что сравнение мне не по душе, и поспешил успокоить меня:
— Завтра начнем заниматься. И чтением и правописанием. Не будь я Архип Лабахуа, если через две недели ты не будешь лучшим учеником! Слово седьмого класса. Правда, товарищи?
— Правда, — подтвердили семиклассники.
Я пробыл у комсомольцев довольно долго и, уходя от них, забыл о недавних своих намерениях.
Едва я вошел на следующее утро в класс, как Джих снова поднял меня на смех.
— Обратите внимание, ребята, — начал он, подойдя ко мне и размахивая руками перед самым моим носом. — Сван после «неуда» перешел в седьмой класс.
Кровь бросилась мне в голову, неожиданная спазма сжала горло. Не помня себя от злобы, я со всего размаха ударил Джиха. Удар пришелся по лицу и был настолько силен, что тот зашатался и упал. Рыжий Гегия бросился на выручку, но в ту же минуту оказался на полу. Школьники встревоженно окружили нас.
Джих вытер выступившую из носа кровь и грозно сказал, чтобы никто не смел и звука проронить о том, что произошло. Взгляд его остановился на двух мальчуганах, непонятно почему обожавших грубого и мстительного подростка.
— А ну-ка, отлупите за меня этого проклятого свана, — небрежно оказал Джих.
Я отскочил в угол, и что-то в моем лице заставило мальчиков шарахнуться от меня.
— Трусы! — сердито закричал Джих и дал подножку старшему мальчугану, вислоухому Канделаки.
Не раздумывая, я бросился к Джиху и снова ударил его по голове.
Только появление преподавательницы прекратило драку.
Я знал, что Джих и Гегия не только сильнее, но и хитрее всех в классе. Но не предполагал, что они настолько коварны.
Достаточно было Дагмаре Даниловне войти в класс, как дети немедленно отпрянули, а Джих и Гегия приняли такой вид, точно они самые кроткие мальчуганы на свете.
Один я в разорванной рубашке, со всклокоченными волосами и исцарапанным бледным лицом выглядел типичным драчуном и забиякой. Притворяться я не умел. Я считал себя правым и был настолько озлоблен, что ухитрился еще раз и притом на глазах учительницы стукнуть своего противника.
Джих смиренно принял удар и елейным голосом сказал учительнице:
— Этот сван совершенно взбесился. Он лезет на всех с кулаками. Посмотрите, что он сделал с моим носом.
Мой друг Володя Дбар и решительная Тамара Пилия, как нарочно, оказались больными, а остальные дети снова струсили перед первыми силачами и подтвердили мою виновность.
— Учишься хуже всех, а дерешься... — укоризненно сказала Дагмара Даниловна. Она не договорила «больше всех», но мне и без того было понятно, что она хочет сказать.
Я знал, что драка в интернате считается большим преступлением.
«Выгонят», — решил я и подумал о том, что скажет отец, когда узнает, что его Яро с позором выгнали из школы. Стыд охватил меня. «Нет, не вернусь домой. Ни за что!» Я вспомнил о плане, который выносил,
