Я поднялся на вершину холма. Подо мной лежала небольшая бухта, сплошь заставленная разнокалиберными морскими судами. Из леса корабельных труб там и сям тянулись вверх столбы дыма.
Спустившись с холма, я пошел по тропинке, с обеих сторон заросшей колючим кустарником, густо обвитым ежевикой, кургантеллой и другими вьющимися растениями!
Эти болотистые, непроходимые заросли, прозванные «кавказскими джунглями», — излюбленное пристанище шакалов и лягушек — окружали плотным кольцом место базирования наших подводных лодок.
Вскоре я увидел перед собой каменное двухэтажное здание, выстроенное на небольшой возвышенности у самой бухты. В нем размещалась, береговая база подводных лодок. У подножия, в конце цементной лестницы, в тени эвкалиптов стояло несколько скамеечек. Это место прозвали «беседкой споров». Несмотря на ранний час, у «беседки» было довольно многолюдно.
— Вот он, приехал! — первым заметил меня мой давний знакомый командир подводной лодки Дмитрий Суров. — Сваны приехали! Теперь дело будет!..
Навстречу мне поднялись и другие, командиры подводных лодок: Борис Кудрявцев, Астан Кесаев, Михаил Грешилов, Евгений Расточиль и Сергей Хаханов.
Начались рукопожатия и поздравления. Меня стали расспрашивать о боевых делах подводных лодок соединения контр-адмирала Болтунова.
Беседа прервалась только тогда, когда командир дивизиона узнал о моем приезде и прислал посыльного с приказанием немедленно явиться к нему.
— Доложи комдиву и возвращайся! — напутствовал меня Кесаев.
Я побежал на плавбазу подводных лодок, где размещался штаб дивизиона.
— Первый раз вижу командира корабля, которого приходится чуть ли не на аркане тащить, чтобы представился, — с укором произнес командир дивизиона капитан второго ранга Хняйнен. Это был рослый офицер с крупными, волевыми чертами лица.
За свою службу во флоте я во второй раз попал в подчинение Льва Петровича Хняйнена.
Хняйнен был вежливым, мягким человеком, умевшим сохранять с подчиненными простые, товарищеские отношения и в то же время требовать строжайшего и беспрекословного повиновения во :всех вопросах службы. Не помню случая, чтобы он отдавал приказание в повышенном тоне, и все же его приказания исполнялись точно и ревностно. В часы отдыха мы знали Льва Петровича веселым, остроумным человеком, лишенным чванства и заносчивости. Всесторонне развитый человек, он был всегда желанным собеседником в обществе.
— «Малютка» потерпела аварию, вы знаете, конечно? — перешел Лев Петрович к ознакомлению меня с обстановкой.
— Никак нет, не знаю!
— Во время зарядки взорвалась батарея. Такие случаи бывают только вследствие... как вы знаете...
— Неправильного ухода.
— Так точно! — Лев Петрович тряхнул трубкой о êрай пепельницы и пристально посмотрел на меня. — И они, надо полагать, эту истину знали... Знали, а требования инструкции не выполняли.
— А жертвы были? Или обошлось...
— Погибло несколько человек... И раненые были... С этим подробно ознакомитесь, я полагаю, по документам. Теперь хочу вам сказать, что экипажу нужен оптимизм. Да, оптимизм, я не оговорился. Уверенность в собственных возможностях, в победе! У вас этого, по-моему, хватает. Даже больше, чем...
— Да, — сконфуженно опустил я голову, вспомнив о том, что в начале моей службы на подводном флоте Лав Петрович как-то наказал меня именно за фантазерство и излишнюю самонадеянность.
— Помните? — подмигнул мне комдив.
— Помню, — засмеялся и я. — Но многое изменилось...
— Нет, дорогой мой, характер перевернуть вверх дном полностью нельзя. Его можно воепитать, подправить, сгладить, но из оптимиста сделать пессимиста трудно. Верно?
— Так точно!
— У вас впереди огромная работа: воспитывать и сколачивать экипаж. В его составе новые люди; овладеть людьми, почувствовать их настроения, мысли, зажечь в них боевой огонь; заставить их мечтать о победах, приучить жить этими мыслями; изучить устройство корабля и техники. И изучить не так, как... помните, были дни? — Лев Петрович снова подмигнул.
Очевидно, он вспомнил, как мы сдавали ему зачеты. Как правило, по первому разу никто не мот получить положительную оценку, и приходилось по нескольку раз переэкзаменовываться.
Корпус корабля слегка дрогнул. Комдив подошел к иллюминатору.
— Опять не успел погасить инерцию, — с досадой произнес он. — Это Суров швартуется. Хороший был бы он командир, но... слишком горяч. Все не терпится, опешит, спешит...
Дмитрий Суров был известен как один из лучших командиров подводных лодок. Я мечтал быть таким, как он. То, что Лев Петрович не вполне доволен им, удавило меня и смутило. Свои мысли я тут же высказал комдиву.
— Согласен с вами, — ухмыльнулся Хняйнен. — Суров действительно прекрасный командир, у него есть чему поучиться, но есть у него и недостатки. С ними надо бороться. А хвалить? Пусть нас другие похвалят...
Хняйнен не часто хвалил офицеров, но и зря никогда не ругал их. Прежде чем высказать свое мнение о том или ином офицере, он тщательно его изучал, и его характеристики были всегда серьезны и справедливы.
— Примите дела, не теряя ни минуты. У вас мало времени! — закончил Лев Петрович, встав с места. — Пойдемте, я вас представлю экипажу.
В каюту вошел атлетического сложения капитан третьего ранга. Он сверху вниз испытующе глянул на меня и тут же протянул руку.
— Иосселиани, если не ошибаюсь?
— Так точно, старший лейтенант Иосселиани! — подтвердил я.
— А я Куприянов Иван Иваныч, комиссар дивизиона.
Пока мы знакомились, Хняйнен переводил взгляд с комиссара на меня, упорно раздумывая о чем- то.
— Вот и хорошо! — вдруг вспомнил он что-то и принялся шарить в бумагах на столе. — Иван Иваныч, вы пока идите в свою каюту, поговорите, познакомьтесь с Иосселиани. А я закончу свои дела, потом представим его народу.
— Пошли! — Куприянов вышел первым в дверь.
Мне пришлось рассказать комиссару автобиографию и даже отдельные подробности моей учебы в школе и в военно-морском училище.
— Служебные отзывы о вас я знаю, — перебил меня Иван Иваныч, когда я начал говорить о службе на «Камбале», — они неплохие. Курите?
— Так точно, трубку.
— Можете курить.
— В рабочем кабинете обычно не курю. Тем более у вас... Очень чистый воздух... жалко.
Я тогда не знал, что Иван Иваныч хотя сам и курил, но не терпел дымных, накуренных помещений, и был удивлен, почему ему так уж понравились мои, казалось бы, наивные слова.
— На «Малютке» служить будет труднее, чем раньше, — после некоторого раздумья заговорил Куприянов, тоном показывая, что официальная часть нашего знакомства закончена и началась неофициальная, дружеская. — Здесь вы командир. Опекать некому. Комдив в базе, а вы в море, на лодке. Мало того, на вас смотрит весь экипаж. Надо так знать дело, чтобы уметь помочь подчиненным в трудную минуту, правда?
— Так точно!
— А чтобы уметь помочь, специалисту-подводнику надо много учиться...
Комиссар говорил все то, что принято говорить в подобных случаях, но говорил искренне, от сердца,
