тенистой кипарисовой аллее, где уже должны были собраться все свободные от вахт матросы, старшины и офицеры кораблей дивизиона. На пирсе я встретился со старыми знакомыми Метелевым и Селивановым. Они с группой своих товарищей тоже направились на беседу. Мы пошли вместе,
— Будете «Форель» ремонтировать? — спросил я Ефима Ефимовича.
— Наше дело такое: вы, подводники, разбиваете корабли, а мы ремонтируем...
— Ну, «Форель» мало разбита, — вмешался кто-то из рабочих. — Зато победы немалой достигла...
— Такие корабли, которые с победой приходят, можно ремонтировать. Тут уж сил не жалко, — заметил Селиванов. — И день и ночь готов на «Форели» работать.
— Спать ты совсем не любишь! Ты уж насчет ночи осторожно, — ухмыльнулся дядя Ефим.
— Ярослав Константинович, — воззвал к моей совести Селиванов, — последний месяц сплю по три часа. А он, слышите, что говорит?
— Грешным делом, я тоже люблю поспать, да времени не хватает. Помню, после первого боя уснул и увидел во сне родное село, башни над домами, старого своего деда. Сидит будто около очага и рассказывает сказку...
— Наверное, скучаете по родным местам? — дядя Ефим кивнул головой в сторону заснеженных вершин. Где-то за ледниковыми грядами ютилась моя маленькая страна — Сванетия.
— Как и вы, вероятно, — со вздохом подтвердил я.
— Моя родина — Ленинград, — тоже вздохнул старик, — томится в блокаде...
— У вас там есть родичи?
— Все родственники там. Два сына на Ленинградском фронте.
— Да, в Питере тяжко, — сочувственно подтвердил кто-то.
— А мои в Николаеве. Фашисты небось издеваются. Никто из них не успел эвакуироваться, — проговорил Селиванов. Веселые искорки в его глазах тут же погасли.
— Ничего, теперь недолго. После Сталинграда долго не продержится, годик-два — и каюк фашисту! — Метелев одобряюще похлопал своего друга по плечу. Эта скупая мужская ласка показалась мне проникновенной и нежной.
— Два года слишком много, — возразило несколько голосов.
— Я так думаю... Правде надо в лицо смотреть. Мы немного опоздали. Подводники дивизиона, расположившись на полянке в тени высоких кипарисов, с интересом слушали Колодченко.
...»Форель» шла к мысу Шабла.
В боевой рубке у перископа стоял командир подводного корабля капитан-лейтенант Дмитрий Суров. Лодка приближалась к границе минных полей, которые ей предстояло форсировать.
— На глубину! — скомандовал Суров, привычным жестом откинув со лба русые кудри. — Малый ход!
Перед минным полем «Форель», убрав перископ, пошла на нужную глубину.
Вскоре она коснулась первого минрепа. .,
Медленно и осторожно проходила «Форель» минное поле.
Наконец опасный пояс был пройден. Лодка всплыла на глубину, позволяющую пользоваться, перископом.
На море лежал почти полный штиль. Контуры города Констанцы, расположенного на плоском мысу, отчетливо выделялись на горизонте. Отдельные дома трудно было различить: город был обвит пеленой дыма, вырывавшегося из многочисленных труб нефтеперегонных заводов.
— В гавани никого не видно, — с досадой проговорил командир,
— В радиограмме сказано, что транспорт должен выйти в море с наступлением темноты, — напомнил комиссар.
До наступления темноты «Форель» маневрировала под водой у входного фарватера порта Констанца. Затем всплыла и, подойдя почти вплотную к молу, ограждавшему гавань, легла в дрейф.
На мостике остались командир корабля и сигнальщик Шувалов.
— Это мол порта. До него не менее двухсот метров. По нему ходит фашистский часовой, видишь, — шепотом пояснил Суров обстановку матросу-сигнальщику.
— Вижу. Вот черт, подползти бы к нему и...
— Это не наше дело. Пусть себе гуляет.
— Как же этот балбес нас не видит? — не выдержал Шувалов.
— Нас же чуть-чуть видно над водой, примерно как бочку. А мало ли бочек плавает сейчас на море?
— Ваша правда, товарищ командир, — согласился сигнальщик. И вдруг изменившимся голосом прохрипел:
— С моря катер... по курсовому сто двадцать...
— В центральном! — шепотом приказал командир. — Артиллерийская тревога! Сигналов не подавать! Голосом!
Артиллеристы молниеносно изготовили свои орудия к бою.
— Собираемся драться? — осторожно поглядывая на командира, спросил Шувалов.
— Не будем, если он не полезет сам, — ответил командир, не сводя глаз с вражеского судна.
— А погружение?
— Здесь мелко, все равно от катера-охотника не уйдешь.
Проскочив мимо «Форели», катер поднял такую волну, что лодка закачалась на ней, как щепка.
Появление катера было единственным происшествием за ночь. Утром нужно было уходить под воду, а транспорт все не появлялся.
— Чего мы ждем, товарищ командир? — с нетерпением проговорил Шувалов. — Может, в порту и нет никого. Разве туда пройти нельзя? Все равно ничего не видят.
— Вот это и называется зазнайством. Слепых врагов не бывает. Однако... насчет пройти — надо подумать. — Командир минуту молчал. — Ты, пожалуй, и прав. Погрузимся и... пройдем в порт.
Все предполагаемые сроки выхода вражеских судов из бухты миновали. У командира появилось решение — пройти внутрь самой базы и у пирса подорвать грузившийся транспорт.
Для решения этой нелегкой задачи нужно было преодолеть два боковых заграждения. Только тогда лодка могла попасть в гавань.
Когда первые лучи солнца поползли вверх по небу, «Форель», благополучно преодолев заграждения, вошла в гавань.
Командир поднял перископ и осмотрелся. Гавань была пуста. Суров вздохнул. Выходит, он зря шел прямо в пасть противника.
— Прозевали транспорт, товарищ комиссар, В бухте судов нет, — Суров повернул перископ направо и долго всматривался. Потом брови его удивленно поднялись. — Похоже, фашисты занимаются легководолазным делом.
— А не послать ли нашего матроса под водой за «языком»? — предложил комиссар.
— Что ж, мысль не плохая, — согласился Суров. Капитан-лейтенант не любил дважды решать один и тот же вопрос. Иногда его даже упрекали в том, что он слишком поспешно принимает решения.
— Право на борт! На грунт! — прозвучала команда.
«Форель» подошла, насколько это было возможно, к месту, где гитлеровцы занимались водолазным делом, и легла на грунт.
Командир приказал подготовиться к выпуску за борт одного из матросов. Из первого отсека вызвали ловкого и сильного Ивана Бондарева.
Но корабельный механик неожиданно запротестовал против этой кандидатуры.
— Это верно: смелый, сильный и ловкий. Но он единственный из всего экипажа плохо знает водолазное дело, — горячо возражал он. — Почти все матросы получили отличные отметки, а Бондарев хватает тройки.
— Да, троечника посылать рискованно. И себя погубит и корабль подведет, — согласился с механиком Суров. — Но кого же?
— Шувалова! — предложил комиссар. — Волжанин, не подведет.
