рядом бутылок и светило им прямо в глаза. Началась тренировка в стрельбе против света.
— Носи шляпу низко надвинутой на лоб. Когда поворачиваешься, не высматривай какую-то конкретную точку на мишени, ты должен видеть форму. Выстрели один раз, когда повернешься лицом к солнцу, а потом падай. Револьвер ты должен успеть выхватить, поднять и нацелить, пока повернешься чуть-чуть, иначе тебя самого подстрелят.
Когда и в этом упражнении мальчик достиг умения, удовлетворившего Гэвина, они начали стрелять из «Винчестера» с расстояния в триста и пятьсот ярдов. Потом сели на лошадей и учились стрелять на ходу — сначала на рыси, потом на легком галопе — кентере, а потом и на полном галопе.
Позже к ним присоединился Ритенхауз и показал мальчику некоторые трюки, которых даже Гэвин не знал. Они уехали в предгорья, где земля была изломанной и неровной, покрытой валунами, скалами и высокими обнажениями твердых пород.
— Допустим, человек прячется за скалой, — объяснял Риттенхауз, — и палит в тебя. Если ты с винтовкой, стреляй по камням у него за спиной. Пробуй раз, другой — и оценивай угол. Рикошет убивает человека ничуть не хуже, чем пуля, всаженная ему прямо в жилетную пуговицу… Или, скажем, бьешься ты с человеком один на один, допустим, в каком-нибудь арройо [16]. Он знает, что у тебя один шестизарядный револьвер. Сделай четыре выстрела, а потом перезаряди — только очень быстро; после этого стреляй поскорее еще два раза, неважно куда, хоть в воздух. Он может подумать, что у тебя револьвер пустой — и бросится на тебя. Вот так ты его и подловишь, когда он выскочит на открытое место! Всегда работай мозгами, Клей, и считай, что твой противник не глупее тебя. Заставь его мозги работать против него. Не найдется на свете человека настолько хитрого, чтоб он не подумал, что он хитрее тебя, если ты ему намекнешь на такое.
Гэвин учил мальчика охотиться, ездить верхом и жить в горах. Летом они выезжали на неделю- другую куда-нибудь повыше в Сангре. Стреляли оленей, куропаток, койотов, а в шестнадцать лет Клейтон убил своего первого медведя.
Они наткнулись на медведя, старого черного убийцу со стертыми зубами, когда он пожирал убитую олениху. Весь день и всю ночь шли они по следам через лес, а на рассвете второго дня увидели его в трехстах ярдах перед собой на открытой полянке, поросшей изумрудной травой и окруженной чащей сосняка. Солнце только что поднялось, отец и сын сидели на поваленном дереве и курили первую утреннюю сигарету. Медведь остановился на краю поляны, а потом медленно и неторопливо побрел по траве.
Клейтон сдвинул защелку предохранителя на «Винчестере», но Гэвин остановил его, положив ладонь на руку.
— Если ты выстрелишь с такого расстояния и только ранишь его, — предупредил он, — с ним будет нелегко управиться.
Пока они наблюдали, медведь выпрямился и потянул носом воздух. Утренний ветерок веял от поляны к склону, где они сидели.
— Что это он учуял? — спросил Клейтон шепотом. И, как будто в ответ, медведь обиженно взревел от боли. В правой части груди у него, почти у плечевого мускула, появилась оперенная стрела. На таком расстоянии никто не мог бы заметить, как она пронеслась в ярком золотом утреннем свете над поляной.
— Апач, — прошипел Гэвин.
Медведь быстро кинулся в укрытие — в кусты можжевельника; в горах было тихо, только чуть слышно шелестел ветерок в верхних ветвях деревьев.
Гэвин выжидал, изучая местность. Потом тронул рукой Клейтона и показал направо.
— Обходи оттуда. Я хочу спугнуть этого апача. Когда услышишь мой выстрел, поднимайся и высматривай медведя. Он двинется с места. Он раненый, так что не выпускай его из виду. И не промахнись.
Клейтон кивнул и исчез без единого слова. Он сполз вниз по склону, а потом, извиваясь как змея, прополз вдоль затененного выступа, пока не оказался в сорока ярдах от поляны. Запрыгнув на гребень, он сможет увидеть всю чащу карликовых сосен. Он ждал, стараясь дышать тихо, и следил, чтобы руки на ложе винтовки были сухими. Сердце колотилось как будто прямо о землю.
Гэвин медленно перешел на солнечную сторону ложбины, выискивая затененные места под соснами. Как всегда, он двигался бесшумно, мягко, как танцор, проскальзывая от ствола к стволу. Когда до поляны оставалось около сотни ярдов, он увидел апача, устроившегося на высокой ветви ели, почти сливающегося с темно-коричневым стволом. Его черные глаза напряженно всматривались в чащу, куда отступил медведь, вторая стрела лежала на туго натянутом луке.
Гэвин тщательно прицелился, глубоко вдохнул, задержал дыхание на три секунды, потом выстрелил.
Через минуту донесся ответный выстрел с дальнего конца поляны. Гэвин быстро перебежал через гребень и спустился на другую сторону. Клейтон, согнувшись, стоял на одном колене, все еще прижимаясь щекой к прикладу, а в тридцати ярдах от него вытянулся вдоль поваленного ствола медведь с простреленной грудью. Он еще дышал, но умирал. Гэвин прикончил его выстрелом в голову.
— А куда девался этот апач? — вспомнил Клейтон немного позже, когда они уже нашли лошадей и спускались по склону обратно в долину.
— Я спугнул его, — сказал Гэвин. — Сейчас он, небось, уже отмахал полдороги до Форт- Самнера.
Но когда Клейтон обернулся, чтобы напоследок посмотреть, как блестит солнце на синих вершинах гор, он заметил стервятников-канюков, которые кружились в небе и опускались в лес — в двух разных местах неподалеку от той зеленой прогалины высоко в горах. Он постарался выбросить это из головы.
Следующей весной Гэвин взял его с собой в долгий перегон скота на восток. Юноша усердно трудился всю дорогу, ел и спал вместе с ковбоями. В течение двух недель он работал со стадом, пока оно продвигалось по пыльной равнине к Шривпорту. Здесь они поднялись на борт парохода «Дикси Куин», идущего в Новый Орлеан.
Клейтон никогда не думал, что река окажется вот такой. Она потрясла его сильнее, чем все, что ему довелось видеть до сих. Дьябло — это была маленькая речка, приток Пекоса, который впадал в Рио- Гранде, но Миссисипи… это было что-то совершенно другое, коричневый гигант, непокорный и невообразимый. Клейтон часами виснул на полированных поручнях релинга и смотрел на реку.
— Ты не рассказывал мне, — сказал он Гэвину. — Ты даже не рассказывал мне, какая это красота.
— Это ерунда, — рассмеялся Гэвин и сжал плечо сына. — Подожди, пока мы доберемся до Нового Орлеана! Ничего подобного ты еще никогда не видел. Этого путешествия ты в жизни не забудешь, сынок!
И, пока Гэвин проводил вечера за картами в салоне, Клейтон стоял на палубе в мечтах, вдыхая ночной воздух Луизианы.
Они остановились в Новом Орлеане в «Палас-отеле» и в первый вечер спокойно пообедали у Брассара. Гэвин налил мальчику французского вина и посмотрел, как у него скривились губы — ему не понравилось.
— Что, сынок, не нравится?
— Слишком кислое.
— Бой! — громко крикнул Гэвин официанту. — Принеси нам хорошего сладкого портвейну, слышишь?
— Ну, это лучше? — спросил он, когда Клейтон отхлебнул первый глоток.
Мальчик кивнул, а потом выкатил глаза в изумлении, когда подали цыпленка, завернутого в блестящую коричневую бумагу.
— Как же это есть? — спросил он. — Что, прямо с бумагой?
Гэвин рассмеялся.
— Ой, сынок, многому тебе еще надо научиться! Да, ты у меня чистая деревенщина! Но не беспокойся — когда мы уедем из этого города, ты будешь мужчиной!
Спать они легли рано, а на следующий день отправились в экскурсию по городу и часами бродили
