Отель «Нью-Гэмпшир»

— Ну, так что ж ты прямо не сказал, — возмутилась Визгунья Анни, хотя я еще ничего не успел сказать. Она ввела меня в свою комнату и закрыла дверь. — Яблочко от яблони… — проворчала она.

Она помогла мне раздеться; сама она уже была раздета. Ничего удивительного, что ей приходится так много работать, понял я, она не знала той системы «дополнительных» тарифов, которые использовала Иоланта. Визгунья Анни все делала за чистые четыреста шиллингов.

— И если ты не кончишь, — сказала она мне, — это будет моя вина. Но ты кончишь, — заверила она меня.

— Пожалуйста, — сказал я ей, — если это для тебя безразлично, я хочу, чтобы ты не кончала. Я имею в виду, чтобы ты не притворялась. Я буду удовлетворен и тихим концом, — просил я, но она уже начала издавать подо мной странные звуки.

А затем я услышал звук, напугавший меня; он не был похож на визги, которые я когда-либо слышал от Визгуньи Анни, или на песню, которую исторгала медведица Сюзи у Фрэнни. В этом звуке было слишком много боли, и в какую-то ужасную секунду я подумал, что это песня, которую исторг у Фрэнни порнограф Эрнст, но затем я понял, что это мои звуки, моя немелодичная песня. Визгунья Анни начала мне подпевать, и в дрожащей тишине, последовавшей за нашим удивительным дуэтом, я четко услышал крик Фрэнни. Он был так близок, будто она стояла на лестничной площадке второго этажа.

— Да боже мой, кончай ты поскорее! — кричала Фрэнни.

— Почему ты это делаешь? — спросил я Визгунью Анни, которая лежала подо мной, тяжело дыша.

— Что делаю? — спросила она.

— Фальшивый оргазм, — сказал я. — Я же просил тебя: не надо.

— Это не фальшивый, — прошептала она, но прежде, чем я успел отреагировать на это как на комплимент, добавила: — У меня никогда не бывает фальшивых. Они все настоящие, — сказала Визгунья Анни. — Почему я, черт побери, такая надломленная, как ты думаешь? — спросила она меня.

И почему, конечно, подумал я, она так против, чтобы ее черная дочка подключилась к этому «бизнесу».

— Извини, — прошептал я.

— Надеюсь, они взорвут оперу, — сказала Визгунья Анни. — Надеюсь, они прихватят и отель «Захер» тоже, — добавила она, — надеюсь, они сметут всю Кернтнерштрассе, и Рингштрассе, и всех на ней. Всех мужчин, — прошептала Визгунья Анни.

Фрэнни ждала меня на лестничной площадке второго этажа. Она выглядела не лучше, чем я. Я сел рядом с ней, и мы спросили друг друга, «все ли с нами в порядке». Ни она, ни я вразумительного ответа не услышали. Я спросил Фрэнни, что она выяснила у Эрнста, и ее передернуло. Я обнял ее одной рукой, и мы вместе прислонились к перилам. Я повторил свой вопрос.

— Думаю, я выяснила все, — прошептала она. — Что ты хочешь узнать?

— Все, — сказал я, и Фрэнни, закрыв глаза, положила голову мне на плечо, уткнулась лицом в мою шею.

— Ты все еще меня любишь? — спросила она.

— Да, конечно, — прошептал я.

— И ты хочешь знать все? — спросила она. У меня перехватило дыхание, а она сказала: — Поза коровы. Хочешь узнать об этом? — Я просто держал ее, не в силах что-либо ответить. — И о позе слона? — спросила она. Я чувствовал, как ее трясет; она изо всех сил старалась не заплакать. — Я могу сказать тебе кое-что о позе слона, — сказала Фрэнни. — Главное в ней то, что тебе делают больно, — сказала она и заплакала.

— Он сделал тебе больно? — спросил я.

— В позе слона — да, — ответила она, какое-то время мы сидели молча, пока она не перестала дрожать. — Хочешь, чтобы я продолжала? — спросила она меня.

— Только не об этом, — сказал я.

— Ты все еще меня любишь? — спросила Фрэнни.

— Да, я ничего не могу с этим поделать, — ответил я.

— Бедный, — сказала Фрэнни.

— И ты тоже бедная, — отозвался я.

Есть одна ужасная вещь в отношениях любовников, я имею в виду настоящих любовников: людей, которые влюблены друг в друга. Даже имея повод быть несчастными и утешать друг друга, все равно они рассматривают любой физический контакт в первую очередь с сексуальной стороны; даже когда им полагалось бы скорбеть, они могут возбудиться. Фрэнни и я не могли ограничиться тем, чтобы просто держать друг друга, сидя на лестнице; невозможно было только слегка касаться друг друга и не захотеть притронуться сразу ко всему.

Полагаю, мы должны быть благодарны Иоланте, которая нас прервала. Иоланта направлялась на улицу в поисках новой жертвы для своего мошенничества. Она увидела нас с Фрэнни, сидящих на лестнице, и нацелила свою коленку так, что заехала мне в позвоночник.

— Ой, извини, — сказала она мне. И, обращаясь к Фрэнни, добавила: — Не связывайся с ним. Он не может кончить.

Мы с Фрэнни, не говоря ни слова, последовали за Иолантой по лестнице, только Иоланта миновала фойе и вышла на Крюгерштрассе, тогда как мы с Фрэнни пошли взглянуть на медведицу Сюзи. Та спала на диванчике, по-прежнему усыпанном пеплом; на ее лице было почти безмятежное выражение, Сюзи была вовсе не такой безобразной, как сама считала. Фрэнни сказала, что шуточка Сюзи о том, что она «не такая уж страшная, если надеть на голову мешок», совсем не смешна; двое мужчин, которые изнасиловали ее, действительно надели ей мешок на голову. «Так нам не надо будет на тебя смотреть», — сказали они ей. Такая жестокость из кого хочешь сделает медведя.

— Странная, по-моему, штука изнасилование, — признавался я потом медведице Сюзи. — Это же самое жестокое, что может быть, после чего еще можно выжить; мы не можем, например, остаться живыми, если нас убьют. Самое жестокое — так как я не могу представить, чтобы сам смог сделать такое с кем-нибудь, даже не могу себе представить, чтобы у меня появилось такое желание. Это чувство для меня слишком чужеродно; думаю, поэтому оно и кажется мне таким жестоким.

— Я-то легко могу себе такое представить, — сказала мне Сюзи. — Я могу представить, как сделала бы это с теми засранцами, которые сделали это со мной, — сказала она. — Но только для того, чтобы отомстить. Да и вообще, с мужиком ни черта бы не вышло, — сказала Сюзи. — Мужику это вообще, может, понравилось бы. Есть мужчины, которые думают, что нам нравится, когда нас насилуют, — сказала Сюзи. — Они могут так думать только потому, — сказала она, — что сами уверены: им бы это понравилось.

Но в пепельно-сером фойе второго отеля «Нью-Гэмпшир» Фрэнни и я просто хотели привести Сюзи в божеский вид и отправить ее к себе спать.

Мы поставили ее на ноги и нашли медвежью голову; стряхнули старые сигаретные окурки (на которых она лежала) с ее потертой спины.

— Давай, давай, вылезай из своего старого костюма, — ворковала ей Фрэнни.

— Как ты могла… с Эрнстом? — проворчала ей Сюзи. — А ты, как ты мог… с проститутками? — спросила она меня. — Я не могу понять ни одного из вас, — сказала она. — Я слишком стара для этого.

— Нет, это я слишком стар для этого, — мягко сказал отец медведице.

Мы не заметили его за регистрационной стойкой; мы думали, что он пошел спать. И он тоже был не один. Ласковая, как мама, радикалка, наша дорогая Schlagobers, наша дорогая Швангер, была вместе с ним. В руках у нее был пистолет, и она жестом велела нам вернуться к диванчику.

— Будь добр, — сказала мне Швангер. — Приведи Лилли и Фрэнка. Разбуди их аккуратно, — добавила она. — Без грубости, без резкости.

Фрэнк лежал в кровати; рядом с ним, вытянувшись по стойке «смирно», стоял портновский