манекен. Сна у Фрэнка не было ни в одном глазу; мне не пришлось его будить.
— Я так и знал, что нечего нам было ждать, — сказал Фрэнк. — Надо было сразу на них накапать.
Лилли тоже и не думала спать. Лилли писала.
— Сейчас у тебя появятся новые переживания, о которых можно будет написать, Лилли, — пошутил я, когда, держа ее за руку, вошел с ней в фойе.
— Надеюсь, это всего лишь маленькие переживания, — сказала Лилли.
Они все ждали нас в фойе. На Шраубеншлюсселе была его форма трамвайного кондуктора; он выглядел очень официально. Арбайтер пришел готовым для своей работы; он был так хорошо одет, что вполне подходил для оперы. На нем был вечерний костюм, совершенно черный. И квотербек, сигнальщик Эрнст был готов вести их в атаку: Эрнст-сердцеед, Эрнст-порнограф, Эрнст-звезда вечера. Только Старина Биллиг, Старина Биллиг-радикал, отсутствовал. Он держал нос по ветру, как заметил Арбайтер: Старина Биллиг был достаточно умен, чтобы самоустраниться перед самым концом очередного движения. Он еще вернется на подмостки; но для Эрнста и Арбайтера, для Шраубеншлюсселя и Швангер это определенно было торжественное (и, возможно, финальное) представление.
— Лилли, дорогая, — сказала Швангер, — сделай милость, сходи за Фрейдом. Фрейд тоже должен быть здесь.
И Лилли снова взяла на себя роль медведя-поводыря и привела к нам старого слепого мечтателя. Он мерно постукивал перед собой бейсбольной битой; на нем был лишь алый халат с черным драконом на спине («Чайнатаун, Нью-Йорк, тридцать девятый год», — сказал он нам).
— Что это за сон? — спросил старик. — Что случилось с демократией?
Лилли усадила Фрейда на диванчик рядом с отцом; Фрейд сразу же задел своей битой подбородок отца.
— О, извините! — воскликнул Фрейд. — И чья анатомия это была?
— Вина Берри, — тихо сказал отец.
Странно — но мы, дети, впервые услышали, как он произнес свое имя.
— Вин Берри! — воскликнул Фрейд. — Ничего плохого не может случиться здесь с Вином Берри.
— Объяснитесь! — крикнул Фрейд в темноту, застилавшую ему глаза. — Вы все здесь, — сказал старик. — Я чувствую ваш запах, слышу каждый ваш вдох.
— Все объясняется очень просто, — спокойно сказал Эрнст.
— Элементарно, — сказал Арбайтер, — просто элементарно.
— Нам нужен водитель, — тихо сказал Эрнст. — Кто-нибудь, кто поведет машину.
— Она тикает, как часы, — с восхищением заявил Шраубеншлюссель, — она мурлычет, как котенок.
— Вот сам и садись за руль, Ключ, — предложил я.
— Успокойся, дорогой, — сказала мне Швангер; и, покосившись на пистолет, я убедился, что он направлен на меня.
— Спокойней, штангист, — сказал Ключ.
Из бокового брючного кармана его кондукторской формы торчал какой-то короткий инструмент, и Шраубеншлюссель положил на него руку так, будто это рукоятка пистолета.
— Фельгебурт сомневалась, — сказал Эрнст.
— Фельгебурт мертва, — сказала Лилли, наш семейный реалист, наш семейный писатель.
— Фельгебурт страдала романтизмом в смертельной форме, — сказал Эрнст. — Она всегда сомневалась в средствах.
— Цель оправдывает средства, сами понимаете, — вставил Арбайтер. — Это элементарно, просто элементарно.
— Ты придурок, Арбайтер, — сказала Фрэнни.
— И лицемер почище любого капиталиста! — добавил Фрейд.
— Но прежде всего, Арбайтер, ты придурок, — сказала медведица Сюзи. — Просто элементарно придурок.
— Из медведя получится хороший водитель, — сказал Шраубеншлюссель.
— Иди ты в жопу, — сказала медведица Сюзи.
— Медведица слишком враждебно настроена, чтобы ей можно было доверять, — логично возразил Эрнст.
— Да уж, к бабке не ходи, — согласилась медведица Сюзи.
— Я могу водить машину, — сказала Фрэнни Эрнсту.
— Нет, не можешь, — возразил я. — Ты так и не получила прав, Фрэнни.
— Но я умею водить, — сказала Фрэнни. — Фрэнк меня научил.
— Я лучше справлюсь, Фрэнни, — сказал Фрэнк. — Если один из нас должен вести машину, то я вожу лучше.
— Нет, я, — возразила Фрэнни.
— Фрэнни, ты меня удивила, — сказал Эрнст. — Ты подчинялась командам лучше, чем я ожидал, ты очень хорошо следовала всем инструкциям.
— Не двигайся, дорогой, — сказала мне Швангер, когда мои руки дернулись, так же, как они дергаются, если я переусердствую со штангой.
— Что это значит? — спросил отец Эрнста; его немецкий был очень плох. — Какие еще команды, какие инструкции? — спрашивал отец.
— Он меня трахал, — сказала Фрэнни отцу.
— Просто сиди тихо, — сказал Ключ, подступая к отцу со своим инструментом.
Но Фрэнку пришлось перевести это для отца.
Фрейд размахивал своей бейсбольной битой так, будто он был кошкой, а бита — его хвостом, и он легонько постучал моего отца по ноге — раз, другой, третий. Я знал, что отцу хотелось бы заполучить биту. Он очень хорошо умел обращаться с «луисвильским слаггером».
Иногда, когда Фрейд дремал, отец уводил нас в центральный парк и играл с нами в бейсбол. Мы все любили ловить мячи. Старый добрый американский бейсбол в центральном парке Вены. Отец стоял на подаче. Даже Лилли любила с нами играть. Чтобы ловить мячи, не надо большого умения. У Фрэнка получалось хуже всего, а у нас с Фрэнни лучше всех, во многих отношениях мы с ней были на равных. Отец подавал нам с ней самые крутые подачи.
Но сейчас бита была в руках у Фрейда, и он использовал ее для того, чтобы успокоить отца.
— Ты спала с Эрнстом, Фрэнни? — тихо спросил ее отец.
— Да, — прошептала она. — Извини.
— Ты трахал мою дочь? — обратился отец к Эрнсту.
Эрнст воспринял этот вопрос как метафизический.
— Это была необходимая фаза, — сказал он, и я знал, что в этот момент я бы смог сделать то, что делал Младший Джонс: выжать штангу в два раза тяжелее моего собственного веса, причем раза три- четыре, и быстро; я бы смог, не моргнув глазом, выжать ее на всю длину рук.
— Моя
— Эмоции тут ни при чем, — сказал Эрнст. — Это вопрос техники, — сказал он, не обращая внимания на моего отца. — Я уверен, Фрэнни, ты хорошо бы справилась с машиной. Но Швангер просила, чтобы мы никого из вас, детей, не трогали.
— Даже штангиста? — спросил Арбайтер.
— Да, он тоже мне дорог, — улыбнулась мне Швангер, не сводя с меня своего пистолета.
— Если вы посадите за руль папу, я тебя убью! — внезапно завопила Фрэнни Эрнсту.
И Ключ со своим инструментом подступил к ней; если бы он к ней притронулся, что-нибудь случилось бы, но он только встал рядом. Бейсбольная бита Фрейда выдерживала свой ритм. Отец сидел, зажмурившись; ему было слишком трудно следить за разговором на немецком. Он, должно быть, мечтал о том, как запустить мяч через все поле.
