руками, она сжала себя, как будто хотела окончательно проснуться или согреться.
— А что я буду делать? — сказала она. — Каким это будет? Что случится потом? — спросила она.
Но я никогда не мог смотреть так далеко, как Фрэнни. Я не заглядывал вперед даже на мгновение; Ронда Рей и та была забыта.
— Ты собиралась принять ванну, — напомнил я Фрэнни, которая, кажется, нуждалась в напоминании или в каком-нибудь другом совете.
— Что? — переспросила она.
— Ванну, — сказал я. — Вот что должно случиться потом.
— Ха! — воскликнула Фрэнни. — Да черт с ней! — сказала она. — Насрать на ванну! — сказала Фрэнни и ушла, продолжая стискивать себя за плечи.
Она пошла такой походкой, как будто вот-вот была готова сама с собой пуститься в пляс. Я так и не мог понять, счастлива она или расстроена, но когда я начал с ней дурачиться, танцевать с ней, толкать ее, щекотать под мышками, она принялась танцевать, толкать и щекотать меня в ответ, и мы выскочили из комнаты, где был установлен пульт, и взбежали по лестнице на площадку второго этажа.
— Дождик, дождик, дождик! — принялась орать Фрэнни, а я ужасно смутился.
Ронда Рей открыла дверь своей дневной комнаты и нахмуренно посмотрела на нас.
— У нас танец дождя 13, — сказала Фрэнни. — Хотите потанцевать с нами?
Ронда улыбнулась. На ней была шокирующе-оранжевая ночная рубашка. В руках у нее был журнал.
— Не сейчас, — сказала она.
— Дождик, дождик, пуще, — убежала Фрэнни, пританцовывая.
Ронда покачала мне головой, но очень мило и закрыла дверь.
Я нагнал Фрэнни уже снаружи, в Элиот-парке. Мы могли видеть мать и отца в окне номера «ЗЕ» около пожарной лестницы. Мать открыла окно и позвала нас.
— Сходите за Эггом и Лилли в кино! — сказала она.
— Что вы делаете в той комнате? — крикнул я в ответ.
— Прибираемся! — сказала мать.
— Дождик, дождик, дождик! — орала Фрэнни, и мы побежали в город к кинотеатру.
Эгг и Лилли вышли из кино вместе с Младшим Джонсом.
— Это же детский фильм, — сказала Фрэнни Джонсу, — ты-то как здесь очутился?
— Я просто большой ребенок, — сказал Младший.
Пока мы шли домой, он держал ее за руку, и Фрэнни вышагивала рядом с ним через весь кампус; я шел домой с Эггом и Лилли.
— Фрэнни любит Младшего Джонса? — спросила Лилли серьезно.
— Ну, во всяком случае он ей нравится, — сказал я. — Он ее друг.
— Что? — спросил Эгг.
Это было накануне Дня благодарения.
Младший Джонс оставался с нами на все выходные по случаю Дня благодарения, поскольку его родители не прислали ему достаточно денег, чтобы съездить домой на праздники. И несколько иностранных учащихся школы Дейри, которые жили слишком далеко, чтобы ехать домой на эти каникулы, должны были присоединиться к нам на обед в День благодарения. Всем нравилось, что Младший будет с нами, но пригласить иностранцев, которых никто не знал, — это была идея отца; мать его поддержала, сказав, что это то, для чего День благодарения и был первоначально задуман. Может быть, оно и так — нас, детей, это вторжение не заботило. Постояльцы отеля — вот что было важно в первую очередь; некоторые из них оставались на праздник. Среди них был, как утверждали, знаменитый финский доктор, который приехал сюда навестить свою дочку, учившуюся в школе Дейри. Она была в числе тех иностранцев, которые должны были прийти на обед. Среди прочих был японец, которого Фрэнк знал по своему таксидермическому кружку; японцу пришлось, как мне сказал Фрэнк, поклясться держать в секрете изготовление чучела Грустеца, но английский у мальчика был настолько плохим, что он вполне мог бы пролепетать правду — и никто бы его не понял. Пришли две корейские девочки, у которых были такие милые и маленькие ручки, что Лилли весь обед не могла оторвать от них глаз. Они, возможно, разожгли в Лилли интерес к пище, который у нее полностью отсутствовал раньше. Они ели множество разных вещей своими маленькими пальчиками и делали это так изящно и красиво, что Лилли начала, подражая им, играть со своей едой и, возможно, что-то и съела. Эгг провел весь день, выкрикивая «что?» трагически не понимающему его японскому мальчику. А Младший Джонс все ел, и ел, и ел, и чуть не заставил миссис Урик разорваться от гордости.
— Вот, вот это настоящий аппетит, — сказала она с восхищением.
— Если бы я был таким огромным, то ел бы не хуже, — сказал Макс.
— Куда уж тебе, — отмахнулась миссис Урик. Ронда Рей не надела своей формы официантки; она сидела и ела вместе со всей семьей и вскакивала вместе с Фрэнни, матерью и крупной белокурой финкой, чей знаменитый отец приехал ее навестить, чтобы убрать тарелки и принести новые блюда из кухни. Финская девушка была огромной и делала стремительные движения, которые заставляли Лилли сжиматься. Она была этакой крупной сине-бело-лыжно-свитерной девушкой, которая постоянно обнимала своего отца, этакого крупного сине-бело-лыжно-свитерного мужчину.
— Хо! — постоянно выкрикивал он, когда из кухни приносили новое блюдо.
— Ура-а-а, — шептала Фрэнни.
— Бог ты мой, — говорил Младший Джонс. Айова Боб сидел рядом с Джонсом, их конец стола был ближе всего к телевизору, установленному над баром, так что они во время обеда могли смотреть футбольный матч.
— Если это захват, то я съем свою тарелку, — сказал Младший Джонс.
— Что такое захват? — спросил знаменитый финский доктор, только у него это прозвучало как «сто тахое зухвот?»
Тогда Айова Боб предложил продемонстрировать захват на Ронде, которая с удовольствием согласилась, а корейские девочки стеснительно захихикали, японец продолжал бороться со своей индейкой при помощи ножа для масла, Фрэнк шепотом объяснял ему, как пользоваться столовыми приборами, а Эгг постоянно кричал «что?».
— Это самый громкий обед, который я когда-либо ела, — сказала Фрэнни.
— Что? — прокричал Эгг.
— Господи… — сказал отец.
— Лилли, — сказала мать. — Пожалуйста, поешь. Тогда ты вырастешь.
— Что такое? — сказал известный финский доктор, только это прозвучало «сто такуе?»
Он посмотрел на мать и Лилли.
— Кто не растет? — спросил он.
— Я, — сказала Лилли, — я перестала расти.
— Еще не перестала, милая моя, — сказала мать.
— Похоже, у нее застопорился рост, — сказал отец.
— Хо, застопорился! — сказал финский доктор, уставившись на Лилли. — Не растешь, м-м?
Она кивнула на свой манер, как кивают маленькие девочки. Доктор взял ее голову в руки и уставился ей в глаза. Все, кроме японского мальчика и корейских девочек, прекратили есть.
— Как ты говоришь? — спросил доктор дочку, а затем сказал ей что-то невыговариваемое.
— Сантиметр, — ответила она.
— Хо, сантиметр! — воскликнул доктор.
Макс Урик побежал и принес сантиметр. Доктор обмерил Лилли повсюду — грудь, запястья, колени, плечи, голова.
— С ней все в порядке, — сказал отец. — Ничего страшного.
— Успокойся, — сказала мать. Доктор записал все полученные цифры.
— Хо! — сказал он.
— Ешь, дорогая, — сказала мать Лилли, но Лилли уставилась на цифры, записанные доктором на
