— Вот это правильная постановка вопроса, — тут же согласился Ярослав. — Мои кости требуют определенной степени комфорта, и в открытом поле ночевать было бы дурным тоном… Да вот хоть в этом замечательном домике на отшибе! Надеюсь, хозяева тут гостеприимные и не станут очень шуметь…
Замечательный домик выглядел дремучей халупой, темнота не скрасила его голодранства, сыплющегося опилками. Единственным его достоинством было уединенное местонахождение на пределе городской черты. От остальных частных построек его отделяла старая узкоколейка В доме горел свет и орал телевизор, значит, спать его обитатели еще не легли. Но на наш усердный стук в калитку никто не отзывался. В окне мелькнула быстрая тень и пропала, затаилась.
— Оставь надежду, всяк сюда приходящий, — задумчиво произнес Богослов.
— Ну уж нет, — запротестовал Ярослав, — мои надежды мне слишком дороги, чтобы так просто с ними расставаться.
И он, поднапрягшись, прошел сквозь калитку — не стал тратить время и усилия на защелку. Калитка на петлях удержалась, жалобно вякнув.
— Эй, кто живой, слезай с печи! — весело крикнул Ярослав.
— Ну что ж, — озабоченно сказал Святополк, входя следом, -дадим хозяевам возможность исполнить долг гостеприимства.
За ним ввалились все остальные, калитку снова подцепили на крючок, столпились у крыльца. Дверь хибарки оказалась открытой — к счастью для самой хибарки. Иначе от прохождения сквозь нее этот сарай стремительно развалился бы. Ярослав уже был внутри, как вдруг из-за дома послышался стук. Монах и Руслан метнулись туда, за ними Двоеславы — прикрыть. Остальные рассредоточились по двору, заняли позиции. Кто-то громыхнул по пути пустой железной бочкой, наверное, Богослов споткнулся. Несколько человек с командиром быстро вошли в дом. Меня там не было, я остался на улице, а позже меня просто не пустили туда. Поэтому я не увидел того, что вызвало у них такую ледяную ярость.
Телевизор в доме извергал из себя блевотину рекламы. По звукам я узнал ролик, в котором Лора Крафт сражалась с чудовищем и вспотела. Из-за мокрых подмышек ее отверг мужчина-мечта. В результате она намазалась дезодорантом и поджарила мужчину-мечту из бластера. Лора не любит, когда ее отвергают, и всегда мстит за это.
Из-за дома притащили с пинками кого-то. В темноте я чуть было не принял его за огромную откормленную свинью, упирающуюся и повизгивающую. Но его вздернули на ноги в квадрате света от окна, и боров оказался человеком, стриженным под ноль, атлетичным качком, только маленького роста. Перед ним бросили на землю большую набитую сумку.
— У, ворюга! — пропыхтел Горец.
Из дома вышел Святополк, ступая медленно и тяжело» как статуя командора. За ним по ступенькам съехал Богослов с невменяемым выражением лица.
— Один? — тяжким тоном спросил Святополк.
— Один, гад, в окне застрял, еле вынули. С барахлом бежать собрался. — Монах пнул ногой сумку.
— Иди посмотри, — сказал командир, кивнув на дверь.
Монах пошел. За ним и другие. Меня Святополк остановил, а Кир слонялся по двору, не пытаясь заглянуть в дом. Кажется, его больше интересовал пойманный качок. Я попытался убедить командира, что слабонервным не являюсь и психика у меня устойчивая, но он не слушал. Он смотрел на качка, и я вдруг понял, что Святополк еле себя сдерживает. Рука лежала на автомате, пальцы жестко обнимали рукоять. И качок тоже это понял. В этот момент вернулся Монах и на крыльце еще клацнул предохранителем.
— Это не я, не я! — истерично завопил пойманный, дергаясь и трясясь. Его никто не держал, но под дулами автоматов и прицелом мрачных взглядов он не мог сдвинуться с места, — Они уже были такие, я их не трогал!
Рядом со мной встал Фашист, напряженный, как и все.
— Что там? — ткнул я его пальцем.
— Трупы, — отрывисто бросил он. — Три штуки. Дед, бабка и внучка. Лучше не смотреть.
Я поверил ему на слово и стал смотреть на качка. Было неприятное ощущение, что где-то он мне уже попадался. Вспоминать где, не хотелось. Слишком гнусный тип.
— Конечно, не трогал, ты к ним в гости чайку попить зашел, — сквозь зубы процедил Варяг, — и они надавали тебе целую кучу подарков.
Сумка от удара ногой перевернулась, оттуда высыпались металлические ложки, коробочки, деревянная шкатулка, костяная статуэтка. Одна коробочка раскрылась, и на землю упала медаль. Я поднял ее, прочел надпись: «За взятие Берлина, 1945». И тут перед глазами всплыл одноногий солдатик, ковыляющий по вагону электрички с протянутой рукой. За ним полз «хвост» — жующий коротыш спортивного вида с нулевой стрижкой, присматривал. Вот этот самый. Я поискал глазами Серегу. Вспомнил ли он его? Если и вспомнил, радости ему это не добавило.
— Командир, — сказал Варяг, — может быть, сотрем с лица земли эту падаль?
— Это не я, — всхлипнул качок и повалился на колени, — ну… гадом буду, не трогал. Команда утром ходила, чем хотите поклянусь. У меня и оружия нет…
— Вообще-то, похоже на правду, — колеблясь, заметил Монах.
— Какая команда, подробней, — потребовал Святополк. — КОБР?
— Да ну нет, ну, эти… стригуны, — заторопился качок, увидев надежду на спасение. — Они же после себя все время жмуров оставляют, ходи да проверяй, у меня после них работы по горло…
Он умолк, выпучив глаза, — понял, что наболтал лишнее.
— Профессия — мародер, — с неописуемым презрением произнесла Леди Би.
— … карается расстрелом, — настаивал на своем Варяг.
Командир повернулся к Монаху:
— Ты ему веришь?
— Похоже на правду, — уверенней повторил тот. — Гуманный выстрел в голову, и никаких больше мучений на нищенскую пенсию. А девочка… похоже, задохнулась… сэкономила им выстрел… — Какая-то жуть просквозила в этих словах, отчего даже бывалый Кир уставился на Монаха с мрачным вопросом в глазах.
На мгновение все как будто забыли о пойманном мародере, смотрели на командира. Ждали его слова Святополк медлил. Тогда качок сам взялся решать свою судьбу. Неожиданным резким вывертом он прыгнул к забору, подлетел вверх, перескакивая. И обвис на досках бессмысленной грудой мяса. Стрелял Варяг — очередью. Командир и Монах выругались одновременно и одинаково. Звук выстрелов пронзительно разнесся по округе.
— Ну вот и переночевали, — горестно вздохнул Ярослав Премудрый, подбирая свой рюкзак, посмотрел на остальных. — Пошли, что ли. Надо было уходить. Ночная перестрелка с еще какой-нибудь оккупантской командой, которая заявится сюда по тревоге, в планы отряда не входила. Я пока не знал, что за «кобры» тут ходят, наводя свои порядки. Но от самого этого слова воняло такой дрянью, как из ямы со змеями, что мне невольно захотелось побыстрее убраться отсюда. Усталости я больше не чувствовал.
Фашист уходил последним. Он собрал с земли все коробочки с медалями, отнес их в дом и догонял нас уже на дороге.
Через два часа я снова начал выдыхаться. Глаза слипались, будто медом намазанные. Городок мы обошли кругом, и снова выбрались в открытое поле. Вдалеке темнел на фоне лунного неба лес Я оглянулся и, тараща глаза, чтобы не закрывались, поискал нашего малолетнего бандита с большой дороги. Но он то ли отстал, то ли решил все-таки плюнуть на Пашину мотивацию и сбежал. Его исчезновение во мне никак не отозвалось. А может, он просто умел растворяться в темноте.
Когда мы добрались до леса, я упал под первым же деревом и провалился в сон, с рюкзаком на плечах и спальным мешком вместо подушки. Но не успел я уснуть, как меня разбудили. Надо мной стоял Фашист и тряс за плечо.
— Подъем, молодняк, петухи уже пропели серенаду.
— Отстань, дай поспать, — отмахивался я, но Фашист не отставал.
— Подвиг проспишь, — гаркнул он мне в самое ухо, и я подскочил, как на пружине.
Себя я обнаружил засунутым в спальный мешок, рюкзак стоял рядом. Бледное изжелта-зеленое небо посылало утренний привет.
