– И потом – в чем вы меня обвиняете, дедушка? – спросил он, отводя глаза.
– Господь с тобой, хороший человек, в чем мне тебя винить. Ты только вот о чем подумай. Когда ты шел наверх, тебя вела свобода. А когда спускался – что вело?
Федор резко вздернул голову, но тут же невольно вскинул руку к глазам.
– Я…
– Спроси у цветка – почему он вырос там для тебя? Чтобы управляться со своей свободой и не потерять ее, – что ты должен нести в своем сердце?
Федор долго собирался с мыслями, придумывая ответ. Когда он произнес первую, коряво прозвучавшую фразу, старика перед ним не было. Белая голова светилась далеко впереди. Федор, не раздумывая, кинулся догонять.
– Постойте!.. Да стойте же… Я понял…
Старец остановился.
– Вы из отряда полковника Шергина, – еще издали прокричал Федор. – Я хочу спросить вас…
Но, приблизившись, он не мог вспомнить ни одного вопроса. Смотрел и громко, взволнованно дышал.
Старец подошел и положил руку ему на голову.
– Ступай, хороший человек, ступай. Господь тебя потрудиться зовет. Прошу лишь – мирен будь. Других за собой потянешь. Бог вами чудо и сотворит. Вся Русь на Царь-гору подымется.
В этот момент Федор почувствовал, как увлажнились глаза.
– А тех двоих… не спасти? – выдавил он.
– То теперь не твоя забота, ступай себе.
Старец подбросил на плечо вязанку и двинулся дальше. Федор не сумел придумать, чем его остановить.
Сжавшись у стенки полуобрушенной пещеры, Скелет пристукивал зубами от страха. Луч фонаря то высвечивал руку мертвеца, погребенного обвалом вместе с золотом, то метался в поисках выхода из каменного склепа. Наружное отверстие пещеры было замуровано глыбами камня, зато туннель, уходивший в глубь горы, завалило только наполовину. Но идти туда Скелет панически боялся. Именно из туннеля шел темный ужас, который он почувствовал за миг до того, как рухнул потолок пещеры. Он и сейчас слышал доносившееся оттуда щелканье и тихое шипение, будто где-то сыпался песок. Звук приближался.
Скелет отполз дальше, волоча разбитую камнем ногу, уменьшился в размерах, насколько сумел, и выключил фонарь. В темноте громко бухало сердце.
Вдруг он заметил, что стало светлее – можно было разглядеть себя и стену пещеры с коркой засохшего мха. В страхе повернув голову, он увидел человеческую фигуру – целиком белую и этой белизной разрывающую тьму пещеры. От фигуры веяло спокойствием и миролюбием. Скелет немного ободрился.
– Ты кто, – пролепетал он, – привидение?
– На-ка, пощупай, – ответила фигура, приближаясь.
Скелет сообразил, что это не призрак, а обыкновенный старик, хоть и странный. Нагнувшись, он дал себя потрогать, затем склонился над вытянутой ногой Скелета, в окровавленной и разодранной штанине.
– Ну ничего, это мы выправим.
Он быстро хлопнул ладонью по колену, Скелет взвыл и, таращась, попытался замахнуться на старика.
– Как, полегчало? – как ни в чем не бывало спросил тот, разгибаясь.
Скелет с удивлением обнаружил, что и впрямь стало лучше, нога могла сгибаться.
– Полегчало, – пробормотал он. Потом покосился на мертвеца. – А его поднять сможешь?
– Товарищу твоему ничем уже не поможешь. А ты вставай-ка, да идем отсюда. Пока те не пришли. – Старец кивнул на туннель.
– А кто там? – замирая от жути, спросил Скелет.
– Да уж известно кто. Ничего хорошего от них не жди.
Старец подхватил его под руку, с силой поставил на ослабевшие от страха ноги.
– Как мы отсюда выйдем?
– Пойдем потихоньку, так и выйдем. Тропка всюду отыщется.
Старец взял Скелета под локоть и повел неторопливо. Скелет озирался, удивляясь тому, что они идут и все никак не упрутся в стену пещеры. Казалось камень расступался перед ними, рассекаемый, как прежде темнота, сиянием, стекавшим со старца.
– Зовут-то тебя как, радость ты моя?
– Скелетом погоняют.
Старец качнул головой, и Скелету почудилось, будто где-то нежно зазвенели бубенцы.
– Не гоже живого человека мертвецким именем звать. При крещении как нарекли?
– Юркой. А тебе почем знать, что я крещеный?
– Георгий, значит. Хорошее имя. Почем знать-то? У тебя ж на лбу крест горит. Святые печати – они, милый, не смываются.
Скелет старательно ощупал лоб.
– И правда горит. Заболел, что ли?
В степи свистело и завывало, точно стая волков окружила дом. В сумерках молнии были особенно впечатляющи, разливая в темно-сером воздухе бледно-желтую, водянистую акварель. Ветер бросал в окно горсти пыли и тут же уносил ее прочь.
Свет в доме не горел, его некому было включить. Аглая сидела на полу в углу кухни и смотрела на пыльную бурю. Она ждала, когда кто-нибудь придет, но никто не появлялся уже двое с половиной суток. У нее была вода из крана и батон хлеба, от которого осталась половина. Время от времени сюда наведывалась степная крыса и шарила глазками. Ее целью был хлеб, но Аглая тщательно охраняла свое продовольствие, а когда засыпала, то засовывала батон за пазуху. Крыса все равно была довольна, ей доставались крошки, а иногда щедрые кусочки. Аглая подкармливала крыску, чтобы хоть с кем-то общаться и делиться грустью.
Может быть, здесь имелась и другая еда, но девушка не могла до нее добраться. Нога была прикована наручником к водопроводной трубе.
Среди грома и свиста бури вдруг почудились посторонние звуки. Аглая приложила ладонь к полу и замерла. Кто-то колотил в двери дома, пытаясь сломать их. Девушка улыбнулась и стала ждать.
В одной из комнат раздался звон стекла. По времени, которое понадобилось пришельцу для проникновения через окно в дом, она определила, что этот человек не слишком проворен.
Аглая очень удивилась, когда перед ней возник дед Филимон с двустволкой в руках. Вид у него был воинствующий и страшный: глаза сверкали, борода стояла вперед торчком, с ног до головы его покрывал слой пыли.
Дед упер ружье прикладом в пол и сказал укоризненно:
– Ох и задала ты мне, де?вица, суету сует. Федька-то где?
Аглая смущенно улыбнулась.
– Здесь его нет. Никого нет.
– Как это нет? – рассердился дед и пристукнул ружьем об пол. – Куды ж он запропастился? Ушел как есть третьего дня, с кинднепингами твоими разбираться. Покрошу, говорит, в капусту. И рожу такую сделал – лютую.
Дед пододвинул табуретку и сел, ружье приткнул между колен. Пригорюнился. Аглая опустила голову и опять загрустила.
– Ну чего молчишь? – спросил дед чуть погодя. – Чего думаешь-то?
– Я не думаю, – ответила Аглая, – я молюсь.
– Эх, девка, – вздохнул дед Филимон. – Страшно небось тебе было?
– С молитвой не страшно.
– Ну-ну, ври.
Дед помолчал и снова заволновался:
