Ланщиков продолжил, преданно глядя на завуча:
— Фанаберии много, мы сами его распустили, вот и расхлебываем.
— Как ты смеешь… — начала ошеломленно Варька но Наталья Георгиевна ее остановила:
— Ветрова, где твоя выдержанность? У нас свобод слова, дай сказать товарищу…
— Конечно, мы переживаем, что из-за него наш класс склоняют все кому не лень.
Удавиться можно! Ланщиков в роли защитника классной чести!
— Это же надо, требовать извинения у завуча! Совсем зачитался! — вторила ему Рябцева.
— Вы не имеете права от имени класса так говорить, — начал Стрепетов, — Саша Пушкин — прекрасный товарищ, он никому не отказывал в помощи.
— Да, а сам усмехается! — Голос Рябцевой был противен, как у кошки, когда ей на хвост наступают.
— Если ты спрашиваешь глупости, скажи спасибо, что он только усмехается, — возмутился наш комсорг, а я молчал, хотя Ветрова энергично подталкивала меня локтем. О чем тут говорить? Стрепетов вполне правильно все отметил, мне лучше и не сказать, да и злить Наталью Георгиевну — себе дороже!
Неожиданно поднялась наш директор Зоя Ивановна:
— Учителя, люди невыдержанные, замотанные, нервы напряжены. А у завуча тем более, вся сложность, конфликт на плечах Натальи Георгиевны, она себя не щадит, работает с утра до вечера, возможно, сорвалась…
Она так улыбнулась, что, несмотря на усы, стала почти красивой.
— Перед вашим сыном я сама завтра извинюсь, так и передайте. Он молодец, я люблю людей с достоинством…
Наталья Георгиевна вскочила, из ее глаз посыпались искры, как с проводов троллейбуса, когда они срываются с линии. Но Зоя Ивановна сказала, что все свободны. А когда мы выходили, услышал, как Наталья Георгиевна ядовито спросила у отца Сашки:
— Простите, я сейчас только сообразила, заместитель заведующего гороно… Он Пушкин, это не ваш родственник?!
Отец Сашки пожал плечами.
— Однофамилец…
А чуть позже я подошел к доске объявлений. Там стояли Дед Мороз и Кирюша.
— Ай-ай, как мы разбазариваем талантливых людей! Точно они на яблонях растут, — ворчала Эмилия Игнатьевна, а Кирюша вдруг сказала, что Саша Пушкин ее любимый ученик, что она «умнела в его присутствии», но «наша кошечка имеет острые коготки»., да и потом он в самом деле анархист.
Я тут же смылся, чтоб меня не засекли. А потом мы гадали, появится в школе Сашка Пушкин или нет?
И даже с Антошкой на этой почве снова заговорили. Вернее, у меня как-то сорвалось:
— Слушай, может, хватит? Неужели не надоело дуться?
Антошка странно на меня посмотрела, у нее глаза начали разгораться. Ни у одной девчонки такого не видел, когда ей скучно — глаза светлеют и пустеют, А вот если что-то заинтересует, глаза становятся большими, темными, и вроде пламя в них разгорается красноватое, так у собак бывает, когда они кошку видят.
В общем, я взял ее за косу и держал, пока мы гуляли по улицам. Коса у нее тяжелая, теплая и шелковистая. Я однажды в зоопарке на спор с Митькой погладил в клетке пантеру, точно такое ощущение.
Антошка сказала, что ее поражает мое поведение.
— Все понимаешь, а ничего никогда ни для кого не делаешь, это избыток здравого смысла или лени?
— Не люблю по пустякам себе и другим нервы портить…
— Вот я читала книжку об Андрэ, который на воздушном шаре на полюс решил полететь…
— Дай почитать, — заныл я.
— Посмотрю на поведение, — фыркнула Антошка, точно мы и не ссорились после Ленинграда. — Так он писал в одном из писем, что его считают безумцем с точки зрения здравого смысла, попытка полета на воздушном шаре к полюсу заранее обречена на неудачу.
— Ну и что тут хорошего?
Она искоса на меня посмотрела и замолчала, я снова увидел, как светится на солнце ее лицо, и мы долго ходили молча, пока она вдруг не попросила меня взять домой школьных кроликов. У нас их двое осталось, Ваня и Маша.
— Куда я их возьму? — Я обалдел.
— Школу будут ремонтировать, Кирюша сказала, чтоб на лето домой забрать, а я не могу, мы уезжаем, и хотела с собой их взять, но папа сказал или кролики или он…
Голос у нее был унылый, она с большим удовольствием выбрала бы кроликов…
— Их бы на дачу… Она хмыкнула.
— Ланщиков уже предлагал.
— За так?
— Что же он, с меня деньги возьмет?
Антошка пожала плечами и выпрямилась с видом королевы.
— И чего ты с ними нянчишься? — не выдержал я, имея в виду не кроликов, конечно, а Митьку с Ланщиковым. Но она сделала вид, что не поняла, а может, действительно только о кроликах думает? Детсадовская она, хоть и начитанная…
— Мне надо с кем-то нянчиться, с несчастненьким, понимаешь, чтоб я была ему нужна, всерьез нужна…
— Кроликам без тебя пришлось бы загнуться, — признал я, но она вырвала свою косу и отскочила, как дикая тигра.
— Толстокожий!
Я засмеялся, она тоже улыбнулась, она раньше говорила, что не может не улыбаться мне в ответ, что у меня улыбка заразительная, как инфекция.
Мы снова пошли, вдруг она сказала:
— Я хотела быть руками, которые снимают боль…
— Это фантастика? Антошка опустила голову.
— …Я была уверена, что не поймешь, но надеялась, все равно надеялась…
И вдруг она прочла странные стихи:
Очень трудно, когда девчонка такая маленькая, к ней надо нагибаться, чтоб услышать ее бормотанье, и мне вдруг захотелось ее взять на руки…
В общем, потом она опять погасла, заторопилась, и в школе снова меня в упор не видит.
Сегодня на химии у Тихомировой загорелся штатив. Она очень красивая девчонка, как нарисованная, только у нее ни один взгляд, жест не случаен, она себя всегда в зеркале изучает, как-то сказала: «Для того
