подростков. Там она сможет устроить свою жизнь как захочет. Займется бизнесом. Или обучится рисованию в колледже и станет художницей. Добиться всего этого в Америке гораздо проще. Япония для девушек – место неподходящее. На что она здесь может рассчитывать?
Я промолчала. Сатико, взглянув на меня, коротко рассмеялась:
– А ну, Эцуко, улыбнитесь. Все в итоге прекрасно устроится.
– Да, уверена, что устроится.
– Конечно устроится.
– Да.
Минуту-другую Сатико продолжала возиться с вещами, потом руки ее замерли и она устремила на меня взгляд; на лицо ее по-прежнему падала причудливая светотень.
– Вы, наверно, считаете меня глупой, – негромко сказала она. – Правда, Эцуко?
Я взглянула на нее не без удивления.
– Я понимаю, что, может быть, Америки нам не видать. А если даже там окажемся, я знаю, как трудно нам придется. Вы думали, я об этом не догадывалась?
Я не ответила, мы молча смотрели друг на друга.
– И что из этого? – продолжала Эцуко. – Какая разница? Почему бы мне не отправиться в Кобе? В конце концов, Эцуко, что я теряю? В доме дядюшки мне делать нечего. Несколько пустых комнат, вот и все. Буду сидеть там и стариться. Одни пустые комнаты – и только. Вы это и сами знаете, Эцуко.
– Но Марико, – вставила я. – Что будет с Марико?
– Марико? Она прекрасно справится. Что же ей остается? – Сатико продолжала смотреть на меня из полумрака, половину ее лица скрывала тень. – Вы думаете, я хоть на миг воображаю, что я для нее хорошая мать?
Я молчала. Сатико вдруг рассмеялась.
– О чем мы, собственно, говорим? – Ее руки снова пришли в движение. – Все уладится как нельзя лучше, уверяю вас. Из Америки я вам напишу. Быть может, Эцуко, вы когда-нибудь приедете нас навестить. Возьмете с собой вашего ребенка.
– Да, возможно.
– Быть может, тогда у вас их будет уже несколько.
– Да, – смущенно улыбнулась я. – Кто знает.
Сатико, вздохнув, развела руками:
– Столько вещей. Что-то придется оставить.
Я молча наблюдала за ней, потом предложила:
– Если хотите, я пойду поищу Марико. Уже довольно поздно.
– Вы только утомитесь, Эцуко. Вот я закончу укладываться, и, если она все еще не появится, мы пойдем поищем ее вместе.
– Хорошо. Но я все-таки посмотрю, где она. Уже совсем стемнело.
Сатико, подняв на меня глаза, пожала плечами:
– Вам, пожалуй, лучше взять с собой фонарь. На берегу очень скользко.
Я встала и сняла фонарь с балки. Когда я шагнула к порогу, по стенам комнаты побежали тени. Уходя, я оглянулась на Сатико. На фоне раздвинутой перегородки виднелся только ее силуэт, небо за ее спиной выглядело почти совсем ночным.
Пока я шла к берегу, вокруг фонаря вились насекомые. Какая-то мошка залетела внутрь, мне пришлось остановиться и подержать фонарь неподвижно, дожидаясь, пока она выберется из плена.
Скоро я увидела впереди деревянный мостик, переброшенный через реку. Переходя на другой берег, я ненадолго задержалась – посмотреть на вечернее небо. Помнится, на этом мостике мной овладело ощущение странной безмятежности. Я постояла там, перегнувшись через перила и вслушиваясь в плеск реки внизу. Выпрямившись, я увидела собственную тень, отбрасываемую фонарем на деревянные планки мостика.
– Что ты там делаешь? – окликнула я.
Девочка сидела напротив меня, скрючившись под перилами. Я шагнула вперед, чтобы лучше ее разглядеть при свете фонаря. Девочка не отозвалась и продолжала молча рассматривать свои ладони.
– Что с тобой? – спросила я. – Почему ты здесь сидишь?
Насекомые роились вокруг фонаря. Я поставила его перед собой, и лицо девочки высветилось ярче. После долгой паузы она сказала:
– Я не хочу уезжать. Не хочу уезжать завтра.
– Но тебе там понравится, – вздохнула я. – Все поначалу боятся нового. А тебе там понравится.
– Я не хочу уезжать. И я его не люблю. Он как свинья.
– Не надо о нем так говорить, – сердито упрекнула ее я.
Мы посмотрели друг на друга, потом девочка опять уставилась на свои ладони.
– Ты не должна так говорить, – спокойней повторила я. – Он очень к тебе привязан и станет для тебя как бы новым отцом. Все отлично уладится, обещаю тебе.
Девочка молчала. Я снова вздохнула:
– Во всяком случае, если тебе там не понравится, мы всегда можем вернуться.
На этот раз девочка взглянула на меня вопросительно.
– Да, обещаю тебе, – продолжала я, – если тебе там не понравится, мы сразу же вернемся. Но нам надо попробовать и посмотреть, вдруг нам там понравится. Уверена, что да.
Девочка пристально смотрела на меня.
– Зачем вы это держите?
– Это? Это зацепилось за мою сандалию, вот и все.
– Зачем вы это держите?
– Я тебе уже сказала. Зацепилось за ногу. Что с тобой такое? – Я усмехнулась. – Что это ты на меня так смотришь? Я тебя не укушу.
Не сводя с меня глаз, девочка медленно выпрямилась.
– Что с тобой такое? – повторила я.
Девочка побежала от меня, стуча ногами по деревянным планкам. В конце мостика она остановилась и окинула меня подозрительным взглядом. Я улыбнулась и подняла фонарь вверх. Девочка побежала дальше.
Над водой прорезался полумесяц, и я еще какое-то время постояла на мостике, глядя на него. На минуту мне в полумраке почудилось, будто я вижу, как Марико бежит по берегу в сторону дома.
Глава одиннадцатая
Поначалу у меня не было никаких сомнений, что кто-то прошел мимо моей постели и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Только окончательно придя в себя, я поняла, насколько фантастичным было это предположение.
Я лежала в постели, прислушиваясь к шорохам. Ясно, что из соседней комнаты я слышала Ники: она с первого дня приезда жаловалась на плохой сон. Или же это мне только почудилось: я опять по привычке проснулась слишком рано.
За окном слышался щебет птиц, но в комнате было еще темно. Через несколько минут я встала и нашла свой халат. За дверью тоже едва светлело. Ступив на лестничную площадку, я почти инстинктивно бросила взгляд в дальний конец коридора, на дверь Кэйко.
На миг мне совершенно отчетливо почудился тихий шорох, донесшийся из ее комнаты, ясно различимый на фоне птичьего пения. Я постояла, прислушиваясь, потом шагнула к двери. Снова что-то зашумело, и я догадалась, что это из кухни внизу. Я еще немного подождала на площадке, затем спустилась по лестнице.
Выходившая из кухни Ники при виде меня вздрогнула:
