Там, где в дымке холмы

– Ох, мама, как ты меня испугала.

В полусумраке прихожей смутно вырисовывалась ее тонкая фигура в светлом халате: обеими руками она держала чашку.

– Извини, Ники. Я подумала – вдруг это не ты, а ночной грабитель.

Дочь шумно перевела дыхание, она все еще не успокоилась.

– Плохо спала. Решила сварить себе кофе.

– Который теперь час?

– Наверно, около пяти.

Ники прошла в гостиную, оставив меня у основания лестницы. Прежде чем к ней присоединиться, я направилась в кухню за чашкой кофе. В гостиной Ники раздернула шторы и уселась верхом на стул с жесткой спинкой, рассеянно глядя в сад. Из окна на ее лицо падал сероватый свет.

– Дождь снова пойдет, как ты думаешь? – спросила я.

Ники, не отводя глаз от окна, пожала плечами. Я села возле камина и стала за ней наблюдать.

– Плохо спится. Постоянно снятся дурные сны.

– Ники, это меня беспокоит. В твоем возрасте проблем со сном быть не должно.

Ники не ответила и продолжала смотреть в сад.

– А что за дурные сны тебе снятся?

– Да так, дурные – и все.

– О чем, Ники?

– Просто дурные сны, – бросила она с неожиданным раздражением. – Какая разница о чем?

Мы помолчали.

– Я думаю, папа должен был бы о ней побольше заботиться, разве нет? – произнесла Ники, не оборачиваясь. – Он ее почти не замечал. Это было несправедливо.

Я выждала, не добавит ли она еще что-то, потом сказала:

– Что ж, это вполне понятно. Ведь он не был ей настоящим отцом.

– Но все равно это было несправедливо.

За окнами, как я заметила, уже почти рассвело. Где-то у самого окна распевала одинокая птичка.

– Твой отец бывал временами идеалистом. Знаешь, тогда он действительно верил, что здесь мы сможем устроить ей счастливую жизнь.

Ники пожала плечами. Я, глядя на нее, продолжила:

– Но, видишь ли, Ники, я всегда это знала. Я знала заранее, что здесь она не будет счастлива. Но все-таки решила ее сюда привезти.

Мои слова, кажется, заставили дочь призадуматься.

– Не говори глупости, – обернулась она ко мне, – откуда ты могла знать? Ты сделала для нее все, что могла. Тебя винить следует меньше всего.

Я не отозвалась. Лицо Ники без косметики выглядело совсем юным.

– Так или иначе, – сказала она, – иногда приходится брать риск на себя. Ты поступила совершенно правильно. Но нельзя смотреть на то, как жизнь тратится попусту.

Я отставила чашку кофе в сторону и устремила взгляд мимо Ники, в сад. Признаков дождя не было видно, и небо казалось яснее, чем в предыдущие утра.

– Было бы ужасно глупо, – продолжала Ники, – если бы ты пустила все на самотек и просто осталась там, где была. Ты, по крайней мере, сделала усилие.

– Пусть будет по-твоему. Давай больше не будем это обсуждать.

– Глупо, когда люди тратят свои жизни попусту.

– Давай больше не будем это обсуждать, – повторила я тверже. – Нет смысла перебирать все это заново.

Дочь снова отвернулась. Мы еще немного поговорили, потом я поднялась с места и подошла поближе к окну.

– Сегодня утро гораздо, лучше, – сказала я. – Может, и солнце покажется. Если да, Ники, то давай прогуляемся. Это принесет нам большую пользу.

– Наверное, – пробормотала она.

Когда я выходила из гостиной, дочь все еще сидела на стуле верхом, подперев рукой подбородок, и рассеянно глядела в сад.

Когда зазвонил телефон, мы с Ники в кухне доканчивали завтрак. В последние дни ей звонили так часто, что пойти и взять трубку первой должна была, естественно, она. Пока Ники отсутствовала, ее кофе остыл.

– Снова твои друзья? – спросила я.

Ники кивнула и пошла включить чайник.

– Знаешь, мама, – сказала она, – мне придется уехать сегодня. Это ничего?

Одну руку она держала на ручке чайника, другую положила себе на бедро.

– Конечно, ничего. Как хорошо, Ники, было побыть с тобой.

– Я скоро опять приеду тебя навестить. Но мне и в самом деле нужно вернуться.

– Извиняться незачем. Очень важно, что ты живешь теперь собственной жизнью.

Ники, отвернувшись, следила за чайником. Окна над мойкой слегка затуманились, но за стеклами сияло солнце. Ники налила себе кофе, потом села за стол.

– Да, мама, кстати. Помнишь, я говорила тебе о подруге, которая пишет о тебе поэму?

– Да-да, помню. Это твоя подруга, – улыбнулась я.

– Ей хочется, чтобы я привезла фотографию или что-нибудь такое. Вид Нагасаки. У тебя не найдется? Старая открытка, например?

– Я подумаю – может, что-то и найду. Но что за абсурд. – Я усмехнулась. – Что она может обо мне написать?

– Она и вправду хороший поэт. Знаешь, она много чего испытала. Вот почему я и рассказала ей о тебе.

– Уверена, Ники, она напишет великолепную поэму.

– Просто старую открытку, хотя бы это. Чтобы ей увидеть, как все это выглядело.

– М-м, Ники, не знаю. Если нужно взглянуть, как выглядело все…

– Мама, ты понимаешь, что я имею в виду.

Я снова рассмеялась:

– Что ж, ладно, поищу попозже.

Ники, намазывая тост, принялась соскребать с него лишнее масло. Моя дочь с детства была худышкой, и мысль, что она боится потолстеть, меня позабавила.

– И все-таки, – глядя на нее, сказала я, – жаль, что ты уезжаешь сегодня. Я собиралась предложить тебе пойти вечером в кино.

– В кино? А что там идет?

– Не знаю, какие фильмы теперь показывают. Я надеялась, ты знаешь лучше.

– В самом деле, мы уже сто лет не ходили в кино вместе, правда? Только когда я была маленькой. – Ники улыбнулась, и на лице ее мелькнуло совершенно детское выражение. Она отложила нож и посмотрела на чашку с кофе. – Я тоже редко хожу в кино. Фильмов в Лондоне всегда хоть отбавляй, но мы их почти не смотрим.

– Ну, если тебе больше нравится, есть еще театр. Автобус подвозит теперь к самому входу. Не знаю, что сейчас у них идет, но можно выяснить. Местная газета лежит, кажется, вон там, у тебя за спиной.

– Не надо, мама, не стоит.

– По-моему, иногда они ставят довольно хорошие пьесы. Вполне современные. Посмотрим в газете.

– Не стоит, мама. Мне ведь сегодня уезжать.

Я бы не прочь остаться, но мне и вправду нужно.

– Конечно, Ники. Не стоит извиняться. – Я улыбнулась ей через стол. – Я, собственно, очень рада, что