— Это мы окончательно выясним вместе. Видите вон те разноцветные брезентовые домишки? Здесь и располагается наша злосчастная экспедиция. Половина из них теперь пустые. Советую занять сиреневый домик. Там изнутри приколоты превосходные репродукции — Рафаэль, Джорджоне, Веронезе, Брейгель. Когда вспыхнула эпидемия, хозяин домика сбежал в свою Швецию.
— И картины завещал мне? Благодарю, — сказал я.
Машина остановилась возле домиков. Рядом стоял светло-коричневый микроавтобус. Я внес свою сумку и вернулся к Зденеку.
— Все наши на раскопе, — сказал он, потирая поясницу. Обед в двенадцать. Рабочие уезжают обедать на три часа к себе домой, в Агридженто. Таков здешний обычай. Зато трудятся они превосходно.
До обеда оставалось чуть больше часа. Мы условились, что Зденек сходит на раскоп, а я пока что подымусь на Дозорную башню, похожую на маяк;
Я долго взбирался в полумраке по стертым покатым ступеням винтовой лестницы, дважды ударившись головой о выступы. Но наверху мои усилия вознаградились. Казалось, отсюда видна вся всхолмленная Сицилия в объятиях Средиземного моря. «Перетащу-ка сюда вечером матрац и буду спать ближе к небу», — решил я. Вспомнились родные горы Тянь-Шаня, найденная и потерянная Снежнолицая, дед, ведущий беседы с деревьями и цветами, как с детьми…
— Понравились вам картины в домике? — вывел мен» из задумчивости голос Зденека. Он тяжело дышал, и пот лил с него градом. — Не представляю, как в древности люди поднимались сюда в тяжелых доспехах.
— Картины приятные. Жаль, что репродукции, а не оригиналы, — протянул я. В квнце концов, никто не приглашал его на башню, можно было подождать и внизу. Последовавший быстрый ответ на мою реплику убедил меня, как тонко он чувствует любую ситуацию.
— Башня очень крепкая, Олег, — сказал он. — Она не рухнет под тяжестью двоих… По дороге мы говорили о Сигоне. Вот она, слева под нами. В древности город лежал на пяти холмах. На самом высоком был храм Юпитера. Самый низким холм занимало довольно жалкое кладбища — для нищих, рабов, бродяг… Отсюда его плохо видно, мешает западная башня,
— Где же стена из колючей проволоки?
— Проволоку с такого расстояния незаметно. Но можно различить бетонные столбики.
Увы, ни одного столбика я не видел.
— Зденек, там, за Сигоной, большая гора, — указал я пальцем. — Тоже древняя крепость?
— Гору называют Поющей. Это вулкан. Последний раз он пробуждался в восьмом веке. На вершине Поющей были причудливые скалы из туфа и песчаника. При сильном ветре с моря гора пела.
— Что значит «пела»? Почему в прошедшем времени?
— Американцы разровняли скалы, которые пели, уже лет пятнадцать прошло, — жестко отвечал Плугарж. И, видимо, прочтя на моем лице удивление, продолжил: — О, янки здесь не церемонятся. У них тут ракетная база.
Мы помолчали, слушая шум моря. Только теперь я понял, что Чивита была неприступной в полном смысле слова: стена, обращенная к морю, висела над пропастью. Я сказал о своем открытии Плугаржу. Вместо ответа он поглядел на меня не без угрюмости.
— Ну а все же, Зденек, не с дирижаблей же сюда сбрасывали десант, к примеру, при Ганнибале?..
— Зачем дирижабль? Во все времена в любом народе находился подлец, предатель, иуда. Готовый за лишнее колечко для шлюхи, за лишний кусок сала поставить своих сородичей под топор. Стариков. Девушек. Младенцев. Так пало подавляющее большинство крепостей. Повсеместно.
— К сожалению, вы правы, — сказал я. — Для меня эти подлецы — главная загадка мировой истории. Все — остальное более или менее объяснимо.
— Слишком печальная, загадка, пан Преображенский. Одни подлецы продают сородичей. Другие продают просторы морей дли атомных церберов. Третьи — горы для ракетных баз. Откуда у них такая прыть, такой размах в купле-продаже?
— Размах и прыть от отсутствия воображения, — сказал я. — От слепоты душевной. От ненасытимой жадности. Не видят, что ради наживы, сиюминутной выгоды губят красоту. Красоту людей. Живой природы. Да и неживой тоже достается… Скажи такому: ладно, для твоей разожравшейся прелестницы сию же минуту получишь шубу из гепарда, но учти, взамен на Земле гепарды исчезнут. Все. Навсегда. И что же? Глазом не моргнув, вцепится в шубу.
— Я думал об этом не раз, — вздохнул Зденек. — Как-то спросил хозяина нашей скромной гостиницы: «Синьор Рубини, вот вы так красочно рассказываете о своей мечте: роскошной вилле с подземным гаражом и бассейном. Представьте себе, вы можете хоть сегодня получить от нее ключи. Только в солнечной системе не станет, извините, Луны. Согласны на такое?» — «Черт с нею, с Луною, — бойко лопочет синьор Рубини. — Я над виллой фонарь на пинию повешу в форме полумесяца…»
Зденек начал спускаться, пригласив меня отобедать в красной палатке минут через десять.
…Как распутать фантасмагорию вчерашнего вечера и сегодняшнего дня? Как развязать узлы на бесконечной веревке, протянутой над Сигоной неизвестно кем в неизвестно каких целях? Надо поделиться с Учителем некоторыми соображениями, прежде всего о ракетной базе. Но пока еще все слишком неопределенно. Да и база как база. Мало ли их понатыкано по всему глобусу…
Мне снился городок у моря в долине между Чивитой и лишенной голоса Поющей горою. На пяти холмах Сигоны в неестественно тусклом свете луны чернели развалины античных строений с величавым храмом Юпитера. Других развалин я не видел. Но зато из круглого огромного окна — будто сквозь диковинный прибор ночного всевидения, позволяющий взору проникать сквозь стены, я увидел вдруг всех жителей Сигоны. Они словно покоились в глубинах мерцающих вод.
Внезапно — опять-таки во сне — над Сигоной обнаружилось нечто парящее в воздухе. Оно смахивало на великаныо шляпу. Из шляпы, как из машины для выдувания мыльных пузырей (такую машину я видел в английском фильме «Повелитель облаков»), стали вылупляться полутораметровые воздушные шары, оседая наземь. Там, где они оседали, видение спящих людей гасло. Шары роились в потоках ночного ветра, как пузырьки в стакане газировки. На городишко сползла темнота, еле одолеваемая тонким месяцем. Шляпа исчезла. И сразу вокруг Сигоны, точно сказочный змий, поползла н замкнулась стена колючей проволоки. В миг, когда голова и хвост змия сомкнулись, от храма Юпитера к вершине Поющей горы вознеслась молния. Она опять высветила в небе лицо Снежнолицей…
Я очнулся. Немолчно свиристели цикады. Дозорная башня поскрипывала и покачивалась, как будто я спал в дупле старого дуба. К берегу шествовали рафинадно-белые шеренги волн. В мертвой Сигоне — ни огня, только смутные шевелящиеся лунные тени.
Со стороны моря донесся ровный гул, словно пылесос включился. Гул постепенно нарастал. Пепельное облачко заслонило серп луны, и, когда опять просветлело, я увидел это. Оно висело над кипарисами, окаймлявшими причал в Сигоне. До той поры я не очень-то верил вдохновенным повествованиям о неопознанных летающих объектах, а тут и сам стал свидетелем явления необъяснимого.
Она, казалось, выпорхнула из моего сна, эта великанья шляпа, только вместо вылупляющихся шаров она выпустила тончайший фиолетовый луч. Он пробежал по причалу, уперся в чернеющее строение, скорее всего будку, куда обычно на зиму складывают пляжные зонты, лежаки и прочую дребедень, и вскоре угас. Я вцепился в каменные перила башни и не дышал. Как только луч угас, шляпа двинулась восвояси — в сторону моря, правее луны, на юг.
Я уже потерял шляпу из виду, когда будка загорелась. Языки огня выхватывали из темноты железные переплетения пляжных навесов и белые стрелы волноломов.
Что это все значит? В моем сне смешались и рассказ Иллуминато Кеведо, и эвакуация Сигоны, и лицо Снежнолицей из вчерашнего ночного виденья с балкона над заливом в Палермо. Предположим. Но при чем здесь сон, если я воочию вижу горящую будку, подожженную вовсе не молнией, черт побери! Стало быть, газетные сообщения не бред? Эти огненные языки, эти снопы искр, роящиеся и тающие в небе, — это что, галлюцинация, продолженье сна?
Я спустился с башни. На моих часах было половина второго. Зденек ничего не понял и нехотя стал
