пропасть. Он неминуемо должен был разбиться насмерть… Но не разбился.
После долгого падения Сергей с удивлением ощутил себя зависшим в облачной пустоте. Может быть, он никуда и не падал? Оглядевшись по сторонам, Сергей понял, что и в самом деле находится в облаке. Оно было мягкое, нежное и пахло почему-то молоком. А еще Сергей почувствовал, что стал маленьким и беспомощным, как младенец. Какое-то время он лежал в облаке, как в колыбели, привыкая к новым ощущениям, как вдруг увидел над собой ужасное и огромное, закрывшее полнеба лицо повелителя преисподней Дицзан-вана. Властелин улыбнулся Сергею, как улыбаются детям, ловким движением руки обмакнул кисточку для письма в невидимые чернила и начертал на лбу Сергея иероглиф «цзунь» — «исполнил». После чего вложил ему в ладонь розовую жемчужину, которая сияла так, что облако сделалось золотым. Сергей уже начал догадываться,
— Ты исполнил лишь малую часть предначертанного судьбой. А теперь тебя ждет новое рождение. Поторопись…
…В седьмом часу утра Людмила проснулась в слезах и с бьющимся сердцем. Она сразу поняла, что никакого звонка не было и не будет. Размазывая по щекам слезы, выпила стакан воды и помчалась в больницу. Всю дорогу находилась под впечатлением кошмарного сновидения, гнала прочь мрачные мысли, и до тех пор, пока в белом чистом коридоре профессор Яковлев не сказал ей простое и беспощадное слово «мужайтесь», она продолжала надеяться. Но он, уставший после бессонной ночи, развел руками и произнес:
— Мы сделали все, что могли. В результате аварии ваш муж получил повреждения более чем серьезные. За счет здорового сердца и почек организм долго противостоял смерти. Сергей Иванович скончался в половине четвертого утра, не приходя в сознание… Приношу вам глубокие соболезнования…
Следя за реакцией новоиспеченной вдовы, профессор не стал договаривать. Людмила плакала очень тихо, аккуратно вытирая слезы платочком. Но слезы текли не переставая, и платочек мигом напитался влагой.
«Какие искренние слезы! — с умилением подумал Яковлев. — Хотел бы я, чтобы однажды обо мне так плакали».
— Как это случилось? — спросила Людмила. — Как он разбился?
— Вам ничего не говорили? — встревожился Яковлев.
— Может, вы знаете подробности?
— Вряд ли… Ваш муж водитель?
Людмила кивнула.
— Он вез двух пассажиров.
— Он не виноват! — торопливо перебила Людмила. — Я уверена.
— Извините, я не об этом. — Яковлев как будто потерял на мгновение нить разговора. — Женщина-пассажирка скончалась на месте, вашего мужа и второго пассажира госпитализировали своевременно, но…
— А второй пассажир жив? — неожиданно спросила Людмила.
— Какое это имеет значение?! Им занимался не я.
— Да нет, я просто подумала: если он жив, каково ему будет узнать, что его жена погибла…
— Жизнь и смерть одинаково несправедливы к людям, — глубокомысленно изрек профессор. — Ваш муж страстно хотел жить, боролся за жизнь, но я не смог ему помочь. А тот пассажир — в соседней операционной — жить не хотел категорически, его буквально за уши вытаскивали с того света, а он еще сопротивлялся. Вот что странно…
— Вытащили? — сквозь слезы улыбнулась Людмила.
Яковлев, с минуты на минуту ожидавший бурной реакции
этой странной женщины, на мгновение нахмурился. «Она явно не в себе», — пронеслась мысль.
— Вытащили, — буркнул он и замолчал.
После небольшой паузы Людмила спросила:
— А он ничего не говорил перед смертью?
— Он скончался, не приходя в сознание, — повторил профессор заученную фразу.
— Да-да, вы уже говорили, — торопливо закивала Людмила.
— Впрочем, врач «скорой помощи» обратил внимание на одно необычное слово, которое ваш муж произнес в бреду по пути в больницу. Оно показалось коллеге странным, поэтому он его запомнил. А потом рассказал об этом мне.
— Что это за слово?
— Хадж. Паломничество, — пояснил Яковлев. — Вам это о чем-нибудь говорит?
— Нет… Не понимаю,
— Я думаю, не стоит искать какого-то объяснения сказанному в бреду, — поспешно сказал профессор. Его уже начинал тяготить этот разговор.
— Да, вы правы, не стоит, — пробормотала Людмила в задумчивости. — Но я запомню…
Не сказав больше ни слова и уже не обращая внимания на хирурга, Людмила медленно направилась к выходу. Яковлев пожал плечами, провожая взглядом жалкую фигурку женщины, ставшей в одночасье вдовой, и подумал: «Видимо, по- настоящему отплачется только дома. Люди с таким характером, как правило, не любят афишировать свои чувства… Но почему она интересовалась тем пассажиром? Странно…»
И тут его осенило. Яковлев распахнул дверь ординаторской и буквально ворвался в кабинет. Молодой хирург Долгушин, в эту ночь оперировавший Лебедянского, был еще здесь и что-то писал — сдавал ночное дежурство. Он не поднял усталых глаз на вошедшего, а только мельком взглянул из-под очков.
— Паша, — позвал его Яковлев, — у тебя еще много писанины?
— Дописываю.
— Слушай, я тебя оторву на секунду. В котором часу ты прооперировал Лебедянского?
— Иван Алексеич, мы с вами сегодня одновременно закончили. В половине четвертого.
— Одновременно, только с противоположным результатом… Понимаешь, какая мистика получается: мой был неоперабельный, но хотел жить, а твой — наоборот. И вдруг в половине четвертого они резко меняются ролями. Твой идет на поправку, а мой — умирает. Как это объяснить?
— Совпадением, — зевнул Долгушин. — Чем же еще?
— Э нет, коллега, не надо упрощать.
Долгушин пожал плечами и вернулся к своим бумагам.
— Если мы станем объяснять каждую… — начал былФ он и снова зевнул.
Яковлев сверкнул глазами и вышел из кабинета. В коридоре он остановился и долго стоял в задумчивости, правой рукой теребя связку ключей в кармане халата.
Глава 4
НЕКРОНАВТЫ
Сергей очутился посреди моря цветов в центре межгорной впадины. Над головой — и справа, и слева — нависали иссиня- черные иззубренные монолиты. В зените, в прорези между двумя отвесными вершинами застыло безмятежное солнце. Две красавицы-бабочки тревожно порхали вокруг, не улетая прочь и не садясь на цветы. А цветы здесь росли необычные — черные тюльпаны асфоделы, точь-в-точь как в греческих мифах о подземном царстве Аида.
Сергей следил за полетом бабочек, оглядываясь по сторонам, и вдруг заметил позади себя давешнего пассажира. Лебедянский выглядел так, будто лишь на секунду вылез из машины размяться. Ему
