недоставало только очков, галстука и кейса. Подобно Сергею, популяризатор науки с явным неудовольствием озирал окрестности.
— Куда мы попали? — спросил Сергей, кивая Вениамину.
В ответ тот пренебрежительно фыркнул:
— Насколько я понимаю, это Древняя Эллада, или, вернее, только ее мифопоэтическая проекция на наше с вами сознание. А попали мы сюда по вашей милости, голубчик… Впрочем, я вас не виню: то, что было задумано, все исполнилось в срок. Вы верите в предопределение?
— Подождите! — спохватился Сергей. — Так мы что, умерли?!
— Ха! Умерли, и не один раз, батенька. Мы уже проплыли по Подземному Нилу и побывали на экскурсии в Городе Напрасно Умерших… Вы что, не помните, как загнали свою «Волгу» под панелевоз?
— Но это же был сон!
— Мне вас искренне жаль, но… все это было на самом деле… Кстати, вы не видели Лялю?
— Вашу жену? Нет.
— Похоже, она поторопилась туда, — Вениамин кивнул головой, указывая на угольно-черный провал в толще горы. — Думаю, эта пещера ведет прямо в Аид. Предлагаю спуститься.
— Да подождите вы, в самом деле! Дайте разобраться!
— Хорошо, давайте рассуждать логически. Помните, в машине вы говорили о «колесе сансары»?
— «Родишься вновь прорабом»?
— Верно. «Родишься вновь, на колкости горазд». Мы с вами совершили экскурс в мифопоэтические парадигмы древних религий. В «Розе Мира» это звучало бы иначе: «странствие в трансмифах метакультур». И наши с вами посмертные воспоминания свидетельствуют в пользу догмата о бессмертии души. Может, мы прожили на Земле не одну, а несколько жизней. К тому же наши с вами пути могли неоднократно пересекаться в прошлом… Взгляните на бабочек: это наши души-астралы. Ваша — траурница, моя — перламутровка. Не зря древние греки изображали на надгробьях череп и кости, как символ бренного тела, и летящую бабочку — как символ бессмертной души.
Душа твоя — как бабочка, легка — Покинет бренное земное тело, Как лепесток, где только что сидела, Чтоб в тот же миг вспорхнуть под облака.
— Ваше? — спросил Сергей.
— Из неизданного при жизни, — мрачно пошутил Вениамин. — Итак, к чему я клоню… Я хочу доказать вам, закосневшему в материализме, что мы — люди — живем практически вечно и неоднократно являемся в этот мир.
— А я и не спорю, — проворчал Сергей. — И сколько, по- вашему, жизней мы уже прожили?
— Не важно! — занервничал Вениамин. — Главным открытием я считаю то, что душа предстает перед нами грандиозной базой данных, и объем ее во много раз больше объема человеческого мозга.
— Я согласен, что
— И не последняя! Это принципиально!
— Пусть не последняя, но мне дорога именно
— Мы не властны над судьбою, — сделав театральный жест, продекламировал Вениамин. — Благодарите Бога уже за эти сорок семь, что были вам отпущены на земле. Богу виднее.
— Это несправедливо.
— А вот роптать вам не советую.
— Вам хорошо говорить: ваша супруга с вами.
— Не совсем. Она почему-то поторопилась, и мне придется ее догонять. И если Аменемоп вслед за женой стремился попасть на суд Осириса, то ваш покорный слуга мечтает предстать пред светлые очи Господни. Надеюсь, нам по пути? Здесь вы все равно ничего не добьетесь. Мольбы, крики, плач — все это не более чем сотрясение воздуха. Идемте к Престолу. Там, по крайней мере, хоть что-нибудь прояснится. Смотрите, вот и бабочки зовут нас туда же…
— По-моему, нас ждут сейчас Аид и Персефона…
В просторной галерее с высокими сводами гулко раздавались звуки шагов. Изредка слышался всплеск, издалека доносились стоны и вздохи. Вениамин шел впереди и освещал дорогу смоляным факелом. Колеблющийся свет выхватывал из темноты то сталагмитовую колонну, то шершавую стену, испещренную непонятными знаками.
— Ну, вот здесь он и сидел, — сообщил Вениамин, показывая на ржавые обломки не то кандалов, не то ошейников. — Мы на верном пути.
— Кто сидел? — не понял Сергей.
— Цербер, конечно. Страж Аида.
— Куда ж он девался?
— Да пес его знает? Может, сдох?
— Шутить изволите?
Они замолчали, услышав шум воды и одновременно заметив слабое сияние впереди. Свет шел из глубокого колодца, расширявшегося книзу. Сергей и Вениамин по очереди заглянули в него: под ними на невообразимой глубине бесновался и ревел мутный поток светящейся воды.
— Одна из рек Аида, — высказал предположение Вениамин. — Возможно, исток Ахеронта.
— Чересчур глубоко, — не согласился Сергей. — Скорее уж это Флегетон — река кипящей крови.
— Это вы из Данте?
А вы из мифологии?
Лебедянский усмехнулся.
— Идемте дальше;
— А знаете, все эти миры и наши с вами в них путешествия здорово смахивают на аркаду — многоуровневую компьютерную игру.
— Да, похоже. Мы переходим с уровня на уровень, минуем ловушки, преодолеваем препятствия, набираем очки… Но ведь любая игра рано или поздно кончается.
— Значит, надо успеть набрать побольше очков, пока нам не объявили «гейм овер».
— И как вы надеетесь ими распорядиться?
— Однозначно: мне надо выйти отсюда живым.
— Тогда вот вам совет: не пейте воды из Леты.
…Скоро они вышли к спокойной широкой реке, что несла свои воды под низко нависшим известняковым потолком.
— Ахеронт! — торжественно изрек Вениамин.
— Очень похоже на описание подземного моря у Жюля Верна, — заметил Сергей. — В его «Путешествии к центру Земли».
— А вы знаете, почему? — хитро прищурился Вениамин. — Я обнаружил — эвристически — главную закономерность этого мира: он псевдореален, соткан из наших с вами представлений об устройстве реального мира. Используя накопленную за время жизни информацию, человеческий мозг способен моделировать любые объекты материального мира. Более того, позволю себе заявить, что два наших с вами мозга работают в унисон и создают достаточно сложную, комбинированную псевдореальность.
— Вы считаете, что все, что мы видим вокруг, — плод нашего совместного воображения?! Но какая связь между моим и вашим сознанием?
— Я не готов ответить на этот вопрос. Но смею предположить, что все нами задуманное, воображаемое, стоит только нам захотеть, тотчас обретает цвет, форму, запах… Стоит мне, к примеру, представить себе образ Харона, как тот просто обязан немедленно явиться нам во плоти.
— Что же мы увидим в мире, о котором не имеем ни малейшего представления?
— А ничего. Мы просто не сможем его вообразить.
