17
Любое уголовное дело либо передается в суд, либо прекращается, либо приостанавливается. Во всех случаях оно должно быть расследовано. У Рябинина в сейфе лежала — точнее, валялась — папка с неподшитыми процессуальными документами, к которым он давненько не прикасался. До очередной проверки. И прокурор не станет вникать в суть негромкого преступления: для него главное — работает следователь по делу или волокитит.
Рябинин волокитил. И теперь вызвал повесткой сожительницу Коловратского, так и не определив, свидетель она или соучастник. Во всех случаях ее давно следовало допросить, коли дело возбуждено. Рябинин умилялся СМИ, когда, сообщив о преступлении, они добавляли успокоительную фразу, что возбуждено уголовное дело. Мол, теперь все в порядке. А это всего лишь листок бумаги, дающий право начинать расследование. Преступник задержан — вот нужная людям информация…
Телефонный звонок бесплодные мысли перебил. Видимо, Леденцов что-то дожевывал. Когда майор делился информацией несущественной, то голос у него звучал как бы между прочим:
— Сергей, проверили «КСИС». Точная расшифровка: коррекция судьбы и смерти. Туфта, но все законно. Ты ошибся.
— В чем?
— Директор — Иван Архипович Чувахин, а не Коловратский.
— Боря, я говорил, что Генрих непременно где-нибудь проколется.
— Прокололся, — подтвердил майор.
— В криминале?
— Нет, в сексе.
— Уточни…
— Гомик он в натуре.
Майор рассказал об акции Палладьева — Лошадникова. Следователь посмеялся, а затем удивился:
— У него же симпатичная подружка.
— Откуда берется эта гнусная ориентация? — удивился майор.
Рябинин мог бы объяснить, но для этого требовалось время. Сейчас его интересовал вопрос конкретный, хотя, судя по выражению «гнусная ориентация», майор ответа знать не мог:
— Боря, а его Изольда знает про склонность любимого?
— Не обязательно: педики народ хитрозадый. И такими могут быть, и этакими.
— Интересно, где он работает?
— Будешь им дальше заниматься?
— Нет, допрошу Изольду и дело прекращу.
Дверь распахнулась прямо-таки синхронно с положенной трубкой. Вызванную Изольду Рябинин видел лишь однажды, когда изымал мумию. Но вошла, кажется, не Изольда, и вошла независимо, как бы мимоходом. Будто ее путь лежал дальше, за кабинет, за следователя. Но ей пришлось упереться в стол, на который она выложила повестку и паспорт…
Она, Изольда Михайловна.
Рябинин начал заполнять анкетный лист протокола:
— Вы работаете?
— Нет.
— А чем заняты?
— Я теперь домохозяйка.
— И какое же у вас хозяйство? — спросил он, удерживаясь от бегущего следом вопроса насчет мумий, которых, видимо, надо кормить овсянкой.
— По-вашему, женщина должна ходить на работу?
— Обычно люди чем-то заняты…
— Я занята с утра до вечера: релаксация, фитнес, винтажные бутики, тай-бо…
Внешне Изольда переменилась. Он помнил ее высокую стройную фигуру, походившую на взлохмаченную статую. Каштановые волосы с металлическим отливом… Теперь остался лишь рост. Теперь она была светло-лимонной блондинкой с челкой, пересекающей лоб от одной брови до другой. Плюс узкие модные очки. Глаза, похоже, остались прежними: карими с металлическим блеском.
Рябинин понял, что она способна утопить допрос в ненужных мелочах. Надо спрашивать о главном. О мумии не хотелось — она была уже не главной, поскольку дело прекращается. Рябинина больше интересовало занятие Коловратского. Подходить к этому он начал неспешно:
— Изольда Михайловна, я имел в виду полезный труд.
— Женский труд измеряется не пользой.
— Деньги-то платят за пользу.
— Манекенщица Клаудиа Шиффер получила шесть миллионов долларов.
— Она, видимо, оделась в какой-нибудь наимоднейший прикид…
— Нет, наоборот.
— В каком смысле?
— Она в рекламе за тридцать секунд разделась догола.
За рекламой, модой и светской чепухой Рябинин не следил, поэтому замкнулся как раз на те тридцать секунд, необходимые Шиффер для обнажения. Изольда их использовала:
— Вы забыли о главном предназначении женщины — о любви.
— Да, запамятовал… Но тогда почему вы с Коловратским не состоите в браке?
— Брак к любви не имеет никакого отношения.
— Если любовь, то почему у вас нет детей?
— Боже, ну и отстой, — деланно вздохнула она.
— Ломоносов говорил: где любви нет, ненадежно и плодородие, — возразил Рябинин на отстой.
И спохватился. Опять его понесло на свободные беседы. Все оттого, что надоело однообразие преступности, которая в свою очередь зависела от стандартных человеческих мотивов. Кражи, рукоприкладства да убийства… Даже хитроумных мошенников не было. Впрочем, один был, с мумией.
Разговор о любви таил некоторую опасность. Рябинин не знал, может ли он свободно распоряжаться сведениями о сексуальной наклонности Коловратского. В курсе ли Изольда, надежна ли информация, уместно ли использовать ее сейчас, не поговорить ли сперва с операми?..
— Где теперь работает Коловратский?
— Он в свободном полете.
— То есть?
— Консультирует граждан в частном порядке.
— По каким вопросам?
— По разнообразным.
— Все-таки в какой области: техника, медицина, юриспруденция?..
— Генрих сведущ во всем, поэтому люди обращаются к нему за советами.
Рябинину подумалось: зачем тратит время? Она не интересна ни как свидетель, ни как личность. Может быть, любуется красотой? Да, она привлекательна: глаза, улыбка, губы… Но в лице нет тайны — именно в лице.
— Изольда Михайловна, расскажите про мумию: как придумали, сделали, управляли ею?..
— О мумии я ничего не знаю.
— Неужели?
— Я только обслуживала постояльцев. А откуда мумия, как устроена, почему ходит — это не мое дело.
— Но мумия подходила к постояльцам?
— Управлял Генрих.
Откровенная ложь Рябинина давно раздражала. Люди защищались. Ложь, правда, создавала неудобства, потому что приходилось ее опровергать. Но ее ложь была особой, нагло повисшей на губах,
