любовницы…
— Мистер Димофф, вы со мной?
— Нет, — отрезал Виталий и прервал разговор, но телефон зазвонил опять. Номер не определен — к черту. Звонок. Номер не определен. Звонок. Ответить?
— Мистер Димофф, это Диана Кортес, журнал «Стори», у меня к вам…
— Сколько сейчас времени?
— Что? — Журналистка ожидала, видимо, что ее отбреют, и была к этому готова, но вопрос о времени показался ей нелепым настолько, что и она, как Тернер, на несколько секунд лишилась дара речи.
— Время. Сколько на ваших часах?
— Ну… Шесть сорок три. Послушайте, мистер Димофф…
— Утра?
— Что?
— Сейчас утро или вечер? Солнце на небе или луна?
— Я понимаю ваше состояние, мистер Димофф…
— Утро или вечер? Да или нет?
— Вечер, конечно.
Виталий прервал разговор, и телефон опять зазвонил. Номер не определен. Виталий выключил аппарат, сыгравший на прощание отрывочек из «Наших парней в Арканзасе», и бросил телефон на стол.
Пресса не дремала, конечно, с чего он взял? Но вечером ему не нужно было ее внимание. Оно ему и сейчас не нужно, но стоило вспомнить…
И что? Сцепились два времени? Как это можно соотнести с тем, что он уже знает и что способен предположить?
Если только думать, воображать, то окружающий мир бледнеет, истончается, растворяется… Голова становится тяжелой, притяжение планеты тянет ее вниз, мысли высыпаются сквозь ушные раковины, протискиваются, толкаются, и во рту тоже эти падающие мысли, будто твердые шарики… Странное ощущение, но когда-то с ним уже случалось подобное, он вспомнил: в детстве, когда его учили читать, а он не хотел, буквы его почему-то пугали, они были похожи на червяков, ему читали вслух и показывали тексты в книгах, слушать он обожал, а смотрел только на картинки — буквы-червяки вползали в глаза, но сразу вываливались через уши, нос, рот… Противный вкус, будто чеснок.
Потом это прошло, конечно, он полюбил читать, когда мама купила «Маугли». Почему-то раньше она не читала ему эту книгу. Как он жил, не зная о Багире и Шер-Хане? Но главное — в книге не было картинок, это было неадаптированное издание для взрослых, как он понял значительно позже. Смотреть было не на что, и почему-то текст предстал наконец именно текстом, а не червяками, готовыми съесть мозг.
Голова наконец упала на пол и покатилась, потолок и стены кружились, менялись местами, и Виталий подумал… О чем? Мысли вывалились и рассыпались, разлетелись, невидимые червячки… Как жить без мыслей? Виталий не представлял, что жизнь без мыслей возможна. Даже во сне…
Нужно было побывать в трех местах — в тюрьме (увидеться с Айшей), в больнице (поговорить с врачами, и если получится, то с больными из ближайших к Дининой палат) и на работе, — и Виталий торопливо завтракал, решая, с чего начать. Желание увидеть наконец Айшу, убедить ее, что все будет в порядке, перевесило, и Виталий поехал на авеню Ротшильда, где в помещении полицейского участка располагалась и следственная тюрьма. Он не хотел встречаться с журналистами, и их не оказалось ни около дома, ни в полиции. Ну и хорошо. «Надо было, — подумал он, въезжая на стоянку, — посмотреть новости или купить по дороге газету». Надо бы позвонить и Спенсеру, адвокату, но его Виталий меньше всего хотел бы видеть именно сейчас. Потом, после разговора с Айшей.
Дежурному на входе в участок Виталий объяснил, что хочет видеть задержанную мисс Гилмор, нет, он не муж и не родственник, но имеет право, детектив Мэнтаг подтвердит…
Сержант ткнул в кнопку на пульте, сказал несколько слов, повернувшись к Виталию спиной, разобрать было невозможно, сплошное «бу-бу». Мэнтаг появился минут через пять, в течение которых Виталий разглядывал висевшие на стене объявления со зловещими требованиями «Wanted». На фотографиях были лица разыскиваемых убийц, насильников, грабителей, в самом низу Виталий увидел объявление о розыске девочки Силесты Винтер, семи лет, вышедшей в прошлый понедельник из дома и не вернувшейся. Всех, кто может сообщить информацию, просят… На фото у Силесты был вдумчивый взгляд, не дай бог, если с ней что-то случилось. Виталий начал вспоминать, не видел ли он похожую девочку около дома или на улице.
— Это объявление сейчас снимут, — сказал ему в спину подошедший Мэнтаг, Виталий и не заметил, из какого коридора вышел детектив.
— Она нашлась? — спросил Виталий, подумав, что если с Силе-стой все в порядке, то все хорошо будет и с Айшей. Никакой связи тут быть не могло, но почему-то две эти судьбы связались в его сознании.
— Нашлась, — мрачно сообщил Мэнтаг, взяв Виталия за локоть и отводя к окну, где они могли говорить, никому не мешая. — На стройке в Кэллагаре. Убита и… В общем, ничего хорошего. У вас конкретная информация? Если нет, извините, я сейчас занят.
Убита. Господи. Такая маленькая… Нет, у Силесты не может быть с Айшей никакой связи, зачем он об этом подумал?
— Я не знаю, к кому обратиться, поэтому спросил вас. Когда мне можно будет увидеть Айшу?
Мэнтаг покачал головой.
— До суда мисс Гилмор останется в камере и сможет видеться только со своим адвокатом.
— Но…
— Ничем не могу помочь, мистер Дымов. Да это и не в моей компетенции. Я веду расследование, как вам известно. Кстати, у меня к вам будут еще вопросы, но не сейчас. В конце дня я вас найду.
Сказано это было, как показалось Виталию, с видом вполне зловещим, хотя со стороны могло показаться, что говорил Мэнтаг мирно, даже улыбнуться изволил, отпустив наконец локоть Виталия и повернувшись к двери, показывая, что говорить им больше не о чем.
Виталий не помнил, что делал в последующие полчаса или час. Способность рассуждать и адекватно воспринимать реальность вернулась к нему, когда он въехал на стоянку больницы. Впрочем, может, он давно уже здесь стоял и только сейчас понял?
Виталий выключил двигатель, посидел минуту, решил, что достаточно освоился с реальностью, и вышел из машины.
На этаже дежурила миссис Станкер, женщина, при виде которой Виталий всегда вспоминал знаменитые строчки из песни о дикарях: «На лицо ужасные, добрые внутри». Много лет назад миссис Станкер, тогда молодая женщина, попала в аварию. Машина, в которой она ехала с мужем, перевернулась. Муж, сидевший за рулем, погиб на месте, а миссис Станкер получила множественные переломы, от которых оправилась, но лицо… Виталий и представить себе не мог, как выглядела бы эта женщина, если бы над ней не поработали пластические хирурги. Она была беременна, когда случилась страшная авария; слава Богу, ребенок родился, хотя и прежде срока, но здоровым, и у миссис Станкер сейчас была взрослая дочь, учившаяся в университете на биолога — не исключено, что Виталий встречал девушку в холле или в университетской столовой.
— О господи, Витали, это такое несчастье, примите, пожалуйста, мои соболезнования, — миссис Станкер говорила искренне, сопереживая Виталию всей душой, но слова все равно казались фальшивыми, и ему стало стыдно, он не мог ответить столь же искренними словами благодарности, мысли его текли в ином направлении, и он, должно быть, излишне резко прервал дежурную сестру:
— Скажите, пожалуйста, у вас каким-то образом фиксируются происшествия… я имею в виду, если, допустим, портится аппарат, или, скажем, бьется посуда, или кто-нибудь из ходячих больных падает…
— Вы говорите о разных вещах, Витали, — ласково произнесла миссис Станкер. — Если портится аппарат, я вызываю техника, и поломку он регистрирует в своем журнале. Если бьется посуда, осколки убирают, что еще с ними можно сделать? А происшествия с больными фиксируются в истории болезни. Вас интересует что-то конкретное?
