сказать, чтобы никто не звал меня замуж, но покуда мужа у меня нет; выросла я в грубом и пошлом окружении, так и доживу свою жизнь», - она говорила резко, отрывисто, чувства переполняли ее; она совсем не походила на ветреную кокетку - была очаровательна, в ней чувствовалось природное изящество; «Пускай ты выросла в грубой среде, но замуж-то все равно могла бы выйти, такие, как ты, - в большой цене, вполне была бы уместна и в драгоценном свадебном паланкине знатного семейства... или госпожа предпочитает дерзких буйных простолюдинов с их безвкусными длинными поясами?» - «Давайте не будем больше об этом... так оно и выходит: кто нравится мне, тому я не по нраву, другой предлагает любовь, а меня с души воротит... такая вот я легкомысленная, ничего постоянного нет в моей каждодневной жизни», - сказала Орики; «Нет-нет, что ты говоришь? никогда не поверю, чтобы у тебя не было поклонников! вот совсем недавно твоя товарка там у входа в заведение передавала привет от кого-то... да и забавные происшествия наверняка случаются, разве нет?» - он настаивал. «Ах какой вы любопытный, все бы вам расспрашивать... Ухажеров у меня правда полным-полно, писание писем - просто перевод бумаги, скажите - и я хоть что напишу: наобещаю разного или в любви поклянусь, могу и брачный договор сочинить... а поклоннички мои - все, как один, - слабаки бесхарактерные, не посмеют такой договор расторгнуть... каждый из них кого-нибудь боится - хозяина, родителей; но бегать я ни за кем не собираюсь и за рукава хватать не стану, хочешь - уходи; так что всему рано или поздно конец приходит, и получается - ухажеров много, а прислониться не к кому», - вид у нее был одинокий и беспомощный, - «Ладно, хватит о грустном, будем веселиться! не люблю хандрить, давайте шумно развлекаться!» - она хлопнула в ладоши, скликая подруг; «Что-то ты нынче тихая, милая Орики», - сказала, входя, девица лет тридцати, сильно набеленная, с ярким гримом; «Ну-ка, скажи, как зовут ее возлюбленного?!» - гость думал застать вошедшую врасплох, - «Не знаю», - пролепетала та; «Будешь лгать, не сможешь в праздник Бон почтенному Эмма3поклониться», - засмеялся мужчина; «А я и пришла, чтобы узнать...» - «Что узнать?» - «...ваше имя». - «Что за ерунда...» - «Глядите, Орики вот-вот рассердится», - все оживились, - «Оставим этот бессмысленный разговор, лучше уж я, высокочтимый гость, угадаю, чем вы занимаетесь», - предложила Отака, - «Пожалуйста, сделай одолжение», - он протянул ей открытую ладонь; «Нет-нет, не нужно, я по лицу гадаю», - она пристально, не отрываясь, вглядывалась в черты его лица; «Ну все, хватит во мне недостатки выискивать! разглядела, что я чиновник?» - «Враки! разве чиновники по будням развлекаются... Орики, подруга, как думаешь, кто он?» - «Точно не оборотень, - заметил он небрежно, - угадавшую ждет награда», - гость вытащил из-за пазухи кошель из плотной бумаги; Орики со смехом сказала Отаке: «Тебе следует прощения попросить, наш уважаемый гость занимает высокое положение, он знатной фамилии и обязан увеселяться тайком, а служить ему и вовсе нужды нет, - говоря так, она взяла брошенный на подушку кошель, - давайте, досточтимый гость, я стану ведать вашими деньгами, сделаюсь эдаким Такао4, - и не дожидаясь ответа, ловко опорожнила кошелек, - здесь хватит на чаевые для всех барышень»; гость молчал, прислонившись к столбу, подпиравшему потолок, он с редким великодушием позволял ей самоуправничать.
«Орики, подруга, ты бы полегче, а...» - Отака в изумлении взирала на происходящее; «Пустяки! бери вот, это тебе, это сестрице, тут всем хватит, возьми, расплатись в кассе, что останется, поделим на всех, он же разрешил... поблагодари его и иди», - говорила Орики, осыпая подругу деньгами; она устроила один из своих типичных розыгрышей, у нее в репертуаре их вдоволь; гость не возражал; «Вы позволите? - переспросила Отака, - премного благодарна!» - сгребла деньги в кучу и унесла с собой; гость, рассмеявшись, заметил ей вслед: «Старовато выглядит для девятнадцатилетней, а?» - «Зачем же плохо о людях говорить?» - Орики поднялась и раздвинула бумажные ставни сёдзи, подошла к перилам, помассировала виски, чтобы утишить боль; «А тебе самой разве не нужны деньги?» - «Нет, мне нужно нечто другое, более ценное; можно?» - в руках у нее оказалась визитная карточка, которую девица ухитрилась достать у него из пояса, но держала с таким видом, словно он сам ей эту визитку вручил; «Ловко! и когда только успела?! что ж, дай мне взамен свое фото». - «Приходите, пожалуйста, в следующую субботу, снимемся вместе»; он собрался уходить, барышня его не удерживала, помогла надеть куртку хаори: «Уж простите, если сегодня что не так было... я буду вас ждать». - «Вот это ты зря сказала - мне пустые обещания ни к чему», - он рассмеялся и двинулся вниз по лестнице, Орики шла рядом, держа в руках его шляпу; «Чтобы узнать, солгала ли я, придется вам, как говорится, девяносто девять ночей потерпеть, но Орики из Кикунои вовсе не отформована раз и навсегда, я могу и меняться», - произнесла она; девицы, заслышав, что гость уходит, вместе с хозяйкой, оставившей свое место за кассой, бросились благодарить его, хором выпевая: «Превеликое спасибо вам», - сообщили, что вызванный рикша ждет у входа, можно садиться, проводили до дверей: «Пожалуйте к нам снова», - все рассыпались в любезностях, и он понимал, что дело в щедрых чаевых; он уехал; начались бесконечные поклоны, благодарности подруге Рики буквально громоздились горой, ее величали Пресветлой Богиней процветания.
3
Гостя звали Юки Томоносукэ; сам себя он считал прожигателем жизни и, весьма вероятно, вполне искренно; как бы то ни было, праздный, холостой и бездетный, он отдал развлечениям самые лучшие годы; после первой встречи начал навещать ее дважды или трижды в неделю, но она все равно постоянно тосковала по нему, и стоило им не увидаться хотя бы три дня, как тотчас посылала к нему записку; товарки завидовали и дразнили ее: «Экая ты везучая, подруга, такой достался щедрый красавец, верно, и в делах успешен, глядишь, замуж позовет, только ты чинные позы блюди, не вытягивай ноги да сакэ чашками не хлещи, а то скажет, мол, воспитана плохо, привычки имеет дурные...», - или другая зубоскалила: «Не ровен час твой бывший, господин Гэн, прознает, небось сразу ума лишится», - а она бесцеремонно в ответ: «Пора бы дорогу перед нашими воротами поправить, а то ему в коляске подъезжать неудобно, деревянные мостки громыхают, стыд-то какой! перед гостем неловко, да и вы могли бы держаться повежливее, прислуживать старательнее». - «Орики, как ты можешь так с нами разговаривать, где твои манеры? вот уж взаправду никто тебя за настоящую даму не примет! все про тебя Юки расскажем»; едва Томоносукэ появился, они принялись нашептывать ему, мол, до того своенравная стала, нас ни во что не ставит, знай сакэ хлещет, а ведь это яд, вы бы сказали ей; он посерьезнел и строго произнес: «Орики, воздерживайся от сакэ». - «Много вас тут, указчиков, а о том вы подумали, что без этого дурмана заниматься моим ремеслом невозможно, гостиная враз превращается в монастырь - представляете себе?» - а Юки в ответ только твердил: «Да уж, да уж...» - и больше об этом не говорил.
Однажды лунной ночью в нижней гостиной собралась компания мастеровых; они били посуду, распевали дзинку, отплясывали простецкий каппорэ5; шум стоял ужасный; большинство девиц принимали гостей; в маленькой гостиной на втором этаже по обыкновению сидели вдвоем Юки и Орики; Томоносукэ, свободно расположившись на полу, что-то оживленно рассказывал, Орики казалась раздраженной, говорила резкости, впадала в задумчивость; «Что с тобой? Снова разболелась голова?» - «Нет, голова не болит, ничего вообще не болит, просто мой застарелый недуг вернулся». - «Это раздражительность, что ли?» - «вовсе нет». - «с давлением проблемы?» - «Нет». - «Тогда что?» - «Не могу сказать». - «Но я же не чужой тебе, правда?.. Лучше бы тебе все мне поведать». - «Никакой болячки у меня нет, просто в таком настроении, что размышляю о том о сем...» - «Да-а, тяжело с тобой, и секретов у тебя предостаточно... расскажи-ка лучше о своем отце». - «Не хочу». - «Тогда о матери». - «Тоже не хочу». - «Тогда вообще о твоей жизни расскажи». - «Нет». - «Ну, хоть соври что-нибудь, ведь так приятно о своих несчастьях поговорить, многие девицы с удовольствием все выболтали бы, а мы с тобой сколько уже раз встречались - и ни словечка! хорошо, пускай, но ведь что-то у тебя есть на сердце, какая-то тайна, доступная разве слепцу-массажисту... давай, откройся мне, ну, начни хоть с этого недуга, что гложет тебя...» - «Да отстаньте вы, надоело!» - Орики даже не пробует отвечать.
Тут из нижней гостиной поднялась девица с подносом, на котором громоздились тарелки, чаши для сакэ, и шепнула ей на ухо: «Делать нечего, тебе придется спуститься». - «Ну уж нет, в этот раз ни за что не пойду, так будет лучше, нынче у меня гость, да и выпила лишку, никому не могу на глаза показаться и не сумею разговор поддержать». - «Он так расстроится...» - «А ты все ему объясни», - нахмурилась Орики, поигрывая костяной пластинкой для игры на сямисэне; девица с удивленным лицом двинулась к лестнице; Юки рассмеялся: «А то сходила бы... ни к чему так стесняться, с милым какие могут быть церемонии... неужто твой поклонник так и уйдет, не повидавшись с тобой? Иди, иди... или вот что: позови его сюда, я притулюсь в уголке и не помешаю вашему разговору». - «Не шутите так, господин Юки... видно, придется