Горум посмеялся над ним.
– Где король, там и церемонии.
– Где король, там война, – возразил Карум, но на него не обратили внимания.
Дженна отказалась наотрез от предложенных ей женских юбок и корсажей, расшитых бисером. В юбке трудно ездить верхом, а бусинки будут цепляться за каждую ветку и сыпаться, оставляя след. Она лишь вычистила свой старый кожаный наряд да залатала в нем свежие прорехи. В украшениях она не нуждалась. На войне надо быть одетой по-военному. Катрона не раз говорила ей: «В драке все сойдет за меч».
Но помыться Дженна согласилась охотно и больше часа мокла в горячей воде. При этом она жалела только о том, что запах Карума уйдет с ее кожи, хотя и продолжала чувствовать его, закрывая глаза, – глубокий и пряный. Ей казалось, что теперь она узнает Карума где угодно по одному запаху. А ванна была истинным наслаждением. В пути приходилось довольствоваться холодными ручьями. Дженна, закаленная лесная жительница, не боялась холода и мылась всякий раз, как ей попадалась хоть какая-нибудь вода, но она как-никак выросла в хейме, знаменитом своими горячими банями, и это было единственное удобство, которого ей недоставало.
Когда же это она мылась в бане последний раз? Целую вечность назад, вместе с Петрой. Впрочем, в Долинах говорят: «Вечность – недолгий срок».
Но этот срок был долгим. Петра сильно изменилась – да и Дженна тоже. Тогда они с Карумом вышли из зала совещаний, держась за руки, но у входной двери расстались и на городской площади показались отдельно.
Петра стояла у стены, закрыв глаза, и грызла куриную косточку.
– Петра! – шепнула ей Дженна, и она медленно, почти неохотно открыла глаза.
– Куда это вы подевались?
Карум без лишних слов повернулся и ушел, а Дженна даже не посмотрела ему вслед.
– Ты ничего не ела, – сказала Петра, точно Карума и не было тут только что. – Вот я и набрала тебе еды, на потом.
Кража далась мне нелегко – я ведь готовлюсь стать жрицей, а тебя и след простыл.
– Я… – начала Дженна и вдруг поняла, что Петре ничего нельзя говорить. Петра еще девочка, а Дженна теперь стала женщиной. Как ни внезапно совершилась эта перемена, от нее уже не уйти. Дженна удивлялась, как этой перемены не видно по ней – по ее лицу, по ее глазам, по ее губам, еще не остывшим от поцелуев. Она взяла у Петры кусок цыпленка. – Вот спасибо. Я прямо умираю с голоду.
– Если боги не могут есть нашу пищу, неудивительно, что они ходят голодные.
– Она просто не создана для них, – поправила Дженна. – Он так сказал!
Петра предложила ей зеленый лук, но она отказалась, и Петра сжевала его сама.
– Они хотят, чтобы я осталась здесь.
– Кто? – спросила Дженна.
– Да все. Бургомистр, к примеру…
– Может, так и правда будет лучше, – медленно сказала Дженна, хотя эта мысль ужаснула ее.
– Они говорят, что женщины не должны воевать. Что мы слабее мужчин. Так говорят у них в городе.
– А как же я? Анна?
– Ты богиня. Это дело иное.
– Женщины Альты делают что хотят. Мы приучены к войне не меньше, чем к мирной жизни.
– Я знала, что ты так скажешь, – усмехнулась Петра. – И сказала им то же самое. И еще, что жрица Альты должна всегда быть рядом с Анной. Немало женщин отдало жизнь за то, чтобы ты могла воевать, а я – быть с тобой рядом.
– Они не за это отдали жизнь.
– Но ты понимаешь, о чем я.
– Держись своих стихов – они у тебя как-то проще. – Тут Дженна прикусила губу – как могла она сказать такие жестокие слова?
Но Петра только посмеялась, то ли не поняв ее жестокости, то ли простив ее.
– Правда твоя. Если я стану твоей жрицей, я должна быть яснее ясного – или темнее темного. Лишь бы мне верили. – И она обняла Дженну.
– Фу-у! – сказала та. – Если ты будешь есть зеленый лук, то одним духом сшибешь с ног пятерых мужчин, даже уступая им в силе.
На этот раз они посмеялись вместе и вернулись в ратушу.
Наконец они выехали из Новой Усадьбы на восток, и повсюду их встречали ликующие толпы народа. Дженна больше не позволяла Долгу плясать – один солдат показал ей, как надо управляться с конем. Она ехала рядом с Карумом, но близость их с того памятного вечера этим и ограничивалась. Оба были слишком заняты и всегда окружены людьми.
Однажды под стук копыт и утихающие позади крики Дженна спросила:
– А ты еще… – И осеклась – разве можно было сказать это во всеуслышание?
Карум скривил рот, и шрам под его левым глазом взлетел вверх, будто подмигивая.
